Новый день – новые поводы для радости.
Джа
Ветер – тёплый, пропитанный морской влагой, больше не обжигал лицо, как днём, а бережно ласкал. Столица погрузилась в сладкую дремоту.
Качались и поскрипывали жёлтые резные фонари, висевшие вдоль набережной. Волны с плеском разбивались о камни. Редкие прохожие поглядывали на нас с любопытством и шли дальше по делам. Чайные закрылись на ночь. Лишь из окошек загорского трактира лился свет. Звучала музыка. Пьяненький, еле стоящий на ногах мужчина пригласил нас выпить. Дамир отказался, а я долго извинялся за резкость брата.
Мы сильно перебрали. Осталось надеяться, что мать крепко спит.
– Какое несказанное удовольствие – свобода в еде и передвижениях, и какая горечь – знать, что каждый раз может быть последним, – брат спугнул прогуливающихся по набережной голубей. – Нет. Тебе не понять, Джа! Только я ощущаю на себе непосильный груз ответственности за будущее Барики.
"Конечно, я никогда не стану аббари, и не обязан буду подавать пример благочестивой жизни. Да, в чем-то мне определённо повезло."
– Веди себя тише, – я обернулся. – Мать дома такое устроит, если узнает. Да и отец…
Дамир моментально заткнулся, а вот мне стало неуютно. Пустынная улица. Сопровождающие в серых балахонах шли за нами, рассредоточившись и избегая света фонарей.
Я подумал: “Может… ну их, пусть идут колонной, как раньше? Нет, Дамиру это не понравится, брат боится, что слух о его порочном поведении дойдёт до отца. Надо попасть во дворец как можно быстрее. Лечь спать. Как хорошо, что родители живут в другом крыле…”
Мысли путались, а в теле, напротив, чувствовались лёгкость и приятная невесомость.
– Вот и закончился день, Джа, – снова заговорил Дамир, к моему облегчению. – Мир не перевернулся. Предсказание – ложь. Обман, обман – твои туманные виденья, и только красное вино дарует мне прозренье, – переиначил он строки древнего поэта. – Завтра я сам выпорю ту домарку.
Мы повернули в сторону ремесленной улицы. Резко стемнело. Фонарей здесь не было. Слабый лунный свет падал на стены домов, выложенные из белого известняка, и вымощенную камнем дорогу. Окна домов темнели провалами. Ремесленники не зажигали лампы без крайней нужды, ведь работать после заката запрещало двухсотлетнее повеление аббари Салида, за выполнением которого следил весь квартал.
– Тебе понравилась та девушка, Джа? – Дамир толкнул локтем в бок. – У которой глаза огромные, как у антилопы… с длинными чёрными ресницами. И одета она в шелка. Под шелками очертания тонкой, гибкой фигуры. Я сам бы на ней женился, не будь женат на знатной, а вот ты как раз свободен…
– Отстань, брат, – я терпеть не мог, когда он поднимал эту тему. – Наши вкусы разительно отличаются.
Не говорить же, что я считаю всех этих томных красавиц, закутанных в шелка, безумно скучными. Что у Дамира, что у Лура жёны будто с одной картины списаны – обе стройные, глаза большие, губы маленькие. Но жизни в них нет. Ни та, ни другая ни поддержать беседу, ни, тем более, пошутить не в состоянии. Только смотрят в пол и с мужем во всём соглашаются.
– Не зря старики говорят: женщина ищет мужа по подобию отца, а мужчина – жену по подобию матери… – усмехнулся брат.
– Да я никогда в жизни…
– Шучу. Такую, как твоя мать, ещё поискать надо.
