Но все мы воспринимали ее педагогические изыски, как издевательство над нами, и изводили ее по полной программе, так что к середине четверти донесся слух, что старшеклассницы занялись организацией Варфоломеевской ночи для нас, чтобы отомстить за любимую учительницу. Слава Богу, начальству удалось погасить конфликт.
Следующая литераторша, с самыми мужественными перьями в шлеме, обладая немалым опытом и проблемами со здоровьем, категорически не хотела нас учить. С ней ничего, кроме СОЧИНЕНИЙ. Если кто-то в тишине, нарушаемой кашлем простуженной Милки, поднимал руку, чтобы задать вопрос по теме, наш гуру Словесности, сидевший в середине среднего ряда, болезненно отвлеченный от своих занятий, произносил: «Ну что тебе?» с такой отчаянной ненавистью, что любопытная ученица готова была провалиться сквозь землю. Кислое лицо этой грузной женщины остановило бег моих часов и запало куда-то глубоко.
Единственный серьезный учитель – это Павел Федотыч, или в простонародье Палфед. Самой большой язвой времени была полная деидеологизация и ее следствие способность ведущих государство и ведомых им выбрасывать в воздух с пафосом бессмысленный дискурс. В школе этому обучали на литературе, и, казалось, что Палфеду надо того же. И вот я начинаю тараторить на заданную тему и вдруг вижу, что учитель сморщился. Он прервал меня и, хотя его слова я не помню, но абсолютно точно усвоила смысл – не надо говорить бессмысленное. Этот урок показал мне, что любая гуманитарная «наука» порочна по построению. Ни в коем случае, хотя мама и папа хотели этого, нельзя идти туда, где пахнет идеологией. Какой бы ни был строй, какие бы ни были вожди, бессмысленная болтовня восторжествует среди гуманитариев.
Нет, были и веселые учителя, Софья Израильевна, например. Она много смеялась, всегда выглядела счастливой, а однажды во всю доску нарисовала футбольное поле и весь урок расставляла на нем игроков. Мы с большим интересом рассматривали, и поле, и учительницу, тем более, что она рекомендовала себя, как носителя истинно немецкого языка, тогда как в Берлине, например, не умеют говорить по-немецки. Я верила ей на слово, но мы с подругой два раза в неделю ходили на Полянку к Елизавете Викторовне. Я вспоминаю ее, пожилую прибалтийскую немку, как самое ласковое, доброжелательное существо, встреченное мною в возрасте от 7 до 17-ти лет. В десятом классе я уже читала Goethe «Die Leiden des jungen Werthers», что нисколько не разбудило во мне девушку, а может быть и наоборот, я посчитала, что страдания – это некорректные странности.
Я не против литературы – изучайте за милую душу. Но Божий Промысел вел меня в другую сторону. Я с рожденья любила правду и не переносила хитрость, человеческие хитрые придумки мною допускались только в отношениях с природой. А что такое литература, как не описание, смакование разных хитростей. Литература исследует, как люди обманывают друг друга. Мой Геном был против.
Увлеченно выращивала фасоль и прочие продукты в стеклянном стакане с водой на дне и согнутой промокашкой внутри. Усики корешков восхищали больше, чем все на свете стихи. Например, то, что слышала дома: «Прикрой свои бледные ноги», или «Фиолетовые руки на эмалевой стене полусонно чертят звуки в звонко звучной тишине». Эти стихи становились таким же атрибутом мамы, как ее тапочки. Сама я предпочитала собирать сгоревшие спички и заталкивать их в горшки с цветами. Зола, как то, что осталось от погибшего существа, должна была дать жизнь новому существу. А что?
