Слава богу, большую часть этих детей родители вывезли на ПМЖ. Кстати, о Вадике, сидевшем на первой парте у двери, меня предупредили, что ему ставить отметки не надо, потому, что родители очень скоро увезут его куда-то далеко, где не будет недобрых людей, вроде меня. Вначале, при моем появлении Вадик срывался с места и радостно принимался бегать по классу. Но я приспособилась, только входила, не подходя к столу, бросалась к Вадику, клала ему руку на голову, и он, то ли от удивления, то ли от тепла моей руки, успокаивался.
Вадик мне нравился, потому что мне не надо было проверять его работы, которых он никогда не сдавал. Остальные детки с удивлением, тихо на меня смотрели, что-то писали в своих тетрадях, но программа по математике – это не для них.
Как-то я разговорилась с коллегой в перерыве между уроками. Она перед тем, как попасть в эту частную школу, работала в богатой семье репетитором-бонной, она сама назвала свою должность Фрёкен. Вот что она мне рассказывала:
Работала она в семье около месяца, когда однажды оглянулась и увидела лягушку, такую огромную, что доходила ей до пояса. «Таких больших лягушек я на земле не видела, разве что она с луны упала, но это вряд ли», подумала девушка. Посмотрела лягушка на Фрёкен веселыми бессмысленными глазами и предложила нечеловеческим голосом, но по-русски: «давай потанцуем». Не успела лягушка договорить, как бонна умчалась быстрее ветра прочь от неприятного видения.
С тех пор ее жизнь начала портиться и однажды совсем испортилась. А произошло это так.
Соня, подопечная Некоей Фрёкен, (именно она придумала своей наставнице такое имя) перестала заниматься. Сидит, то попросит печенья, то воды, то рисует человечков, только уроков не делает. И тогда Фрёкен запретила ей ходить в школу, поставила перед ней пять пятилитровых бутылок воды, коробку печенья, стопку бумаги и карандаши. На следующий день, поздоровавшись с ученицей, она ушла и не вернулась.
Соня очень рассердилась, вылила всю воду на пол, на кусочки порвала всю бумагу, но карандаши, как ни силилась, не смогла разломать, а печенья стало жалко. Села она на стул, положила голову на руки, а ногами стала шлепать по воде, причем она не уходила, а потихоньку прибывала и вот уже дотянулась девочке до щиколоток. Но ей было все равно, и даже совсем неплохо.
И тут в комнату впрыгнула, громко плюхнувшись в воду, та самая огромная лягушка. Девочка обрадовалась, всё-таки не одна, и предложила лягушке печенье. Новая подруга закинула пачку вместе с упаковкой в свою широкую пасть и улыбнулась. При этом ее глаза прикрылись, а рот съёжился до точки. Почему это улыбка, знала только Соня. И вот лягушка подпрыгнула высоко, перевернулась на спину, и неожиданно перед девочкой оказалась Некая Фрёкен. Вода доходила ей до колен, губки она надула, глазки нахмурила, а пальчиками делала Соне козу. Девочка захлопала в ладоши:
– Так ты всегда была лягушкой? – спросила. – Ты, ты, – завопила бонна – с тобой любая фрёкен станет лягушкой.
Ученица, не теряя присутствия духа, вежливо спросила:
– Ну, как печенье?
– Вы, милочка, о чем?
– О печенье. – И милочка сделала книксен, не слезая со стула.
Тут Некая Фрёкен высоко подпрыгнула, и в воду шлепнулась знакомая лягушка.
– Так ты попрекаешь меня печеньем?
– Избави Бог, – воскликнула Соня, так мама всегда восклицала, обращаясь к папе, – как ты могла подумать?
