Я, действительно, стала много времени проводить в семье Ленина. Он предложил мне стать его референткой и я, конечно, не отказалась. Также я никогда не чуралась помогать Крупской и Владимиру по дому, для меня было огромной честью подать чашку кофе Владимиру. Я стала для них обоих верной соратницей и доброй подругой. Мы все очень сблизились. А я как будто проснулась от зимней спячки и снова после трагических событий ощутила вкус к жизни. Во мне было столько какой-то жизнерадостности и горячности, что я рада была делиться ею со всеми подряд и главное – быть рядом с Владимиром. Вся наша жизнь была заполнена партийными заботами и делами, и главное – я чувствовала, что я нужна Надежде Константиновне и Владимиру, и чувствовала, что они рады моему присутствию. Я много рассказывала Крупской о своих детях, показывала их письма. Мы много гуляли. Я была обучена музыке с детства и считала себя достаточно хорошей музыкантшей, я сагитировала всех ходить на концерты классической музыки, и сама играла им многие вещи Бетховена. И что более всего приятно – Владимир постоянно просил меня играть. И я была самой счастливой, исполняя для него сонаты.
Владимир как-то сказал мне:
– Ты в свои 35 – просто очаровательна! Я не мог не заметить, что в тебе – неисчерпаемый источник жизни! И эти красные перья на шляпке – словно языки пламени в горящем костре революции. А еще я не мог не заметить: зеленые лучистые глаза, внимательно-печальный взгляд, и блестящую пышную копну твоих изумительных волос. Помню, как я смутилась тогда. Мне было приятно и неловко, я почему-то всегда как будто глупела в присутствии Владимира.
В то время я боялась его пуще огня. Мне всегда хотелось увидеть его, но лучше, кажется, умереть бы на месте, чем войти к нему в комнату, а когда я видела, как он почему-либо подходил к Надежде Константиновне, если была рядом с нею, я сразу как-то терялась, и не могла вымолвить ни слова. Всегда удивлялась и завидовала смелости других, которые прямо заходили к Ленину, говорили с ним. И только по прошествии некоторого времени я немного привыкла к нему. Я так любила не только слушать, но и смотреть на Владимира, когда он начинал говорить. Во-первых, его лицо всегда так оживлялось, и, во-вторых, было очень удобно смотреть, потому что он в это время не замечал этого.
Постепенно мы стали часто подолгу разговаривать в кафе, и я видела и чувствовала, что Ленин не спускает с меня глаз. Как ему интересно разговаривать и спорить со мной. Нас все теснее связывало общее понимание идей социализма, и постепенно разгоралась взаимная и пылкая страсть.
Хотя сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что, наверное, где-то глубоко в подсознании я знала, что Владимир не бросит Надежду даже ради меня.
Ведь их объединяли общие идеалы, взаимное уважение. Нельзя сказать, что их брак был неудачным. Владимир Ильич ценил жену, сочувствовал ее страданиям из-за здоровья. А она, не жалуясь, помогала ему во всем. Вела его обширную корреспонденцию. Целыми днями она шифровала и расшифровывала его переписку с товарищами – дело муторное и трудоемкое. Все это было, и я видела это собственными глазами. И, безусловно, за такую приверженность делу и мужу я уважала товарища Крупскую. Тогда, кстати, в окружении шутили, что практичный Ленин женился на Надежде Константиновне ради ее каллиграфического почерка. Но это в действительности была только шутка – Крупская была вернейшим другом и соратником Ленина. Но тогда мне кажется, я рассчитывала на нечто большее между нами, чем просто страсть…
