ВЕРА. Она обиделась. Ильинишна не придёт.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (оправдываясь). Но невозможно же идти за санками через весь город, на кладбище. Она же… сознательная. У самих неизвестно где душа держится. Иван Максимыч (крестится), вечная ему память, был хороший человек, но… кто думал, что вот так придётся проводить только до угла. А жаловаться ей? Я не понимаю. Похороны, дай Бог каждому. И гроб настоящий от завкома, сосновый, и все мы его до угла проводили…
ВЕРА. И всё-таки ей неприятно.
Пауза.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Аркадий Кириллович любезно поступил. Незнакомый почти, а прошёлся…
ВЕРА. Зачастил он к нам.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Он же одинок, и перекинуться хотя бы парой слов – это порой такой отдых для души… (смотрит на свои руки) Руки прачки, а не бухгалтера на самостоятельном балансе. Маникюр к ним уже не пойдёт… У Аркадия Кирилловича есть связи продовольственные… определённо.
ВЕРА (подошла к замёрзшему окну, смотрит на градусник за стёклами). Двадцать шесть градусов… И какое у него право называть меня Верочка?
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (беспокойно). Ты хочешь куда-то идти… прогуляться?
ВЕРА. Не знаю.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Жуткие морозы, стужа. В восемнадцатом году в Петрограде сильные были. А сейчас… не упомню подобной стужи…
За дверью, ведущей в прихожую, слышен какой-то непонятный шум, голоса. Это необычно, и Вера повернулась на него. Лидия Петровна с опаской пошла к двери… Придерживая через силу передвигающую ноги девушку, входит пожилая работница Прасковья Ильинишна – или, как её зовут просто знакомые, Ильинишна – и хорошо одетый моложавый старик Аркадий Кириллович. Они довольно небрежно укладывают девушку, её зовут Катя, на кровать, переводят дыхание.
ИЛЬИНИЧНА (поясняет). С голодухи голова закружилась у человека… Как обмерла, в себя не приходит.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Да, да, обычная история. Капля нашатырного спирта поставит её на ноги. Замечательное лекарство и качество. У меня довоенный сохранился.
АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ (с усмешкой). Лучшее лекарство сейчас для неё – полведра баланды из чечевицы. Пообещаете, и она не только встанет на ноги, а подскочит.
ЛИЛИЯ ПЕТРОВНА (к Ильинишне). Это ваша знакомая или… родственница?
ИЛЬИНИШНА. У нашего дома блокада перезнакомила. Смотрю, по стенке ползёт, вначале крепилась, ничего, а потом на коленки села… Рано ей ещё помирать. Девчонка… А несколько шагов всё-таки проползла.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Не поняла… Так кто же она всё-таки?
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Дистрофик.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (забыв о нашатырном спирте, начинает прикидывать). Вызвать врача? Обычная история, и кто пойдёт? Не представляю. Что же вы с ней будете делать, Прасковья Ильинишна?
АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Боюсь, что уважаемая Ильинишна и сама поставлена в тупик. Проблема с рождественскими подкидышами не для наших дней.
ИЛЬИНИШНА (хлопоча у не пришедшей в себя Кати). Ни кровинушки в лице. Замёрзла, сердечная. Ну, вставай, вставай… Вот барыня, разлеглась… Ну, полежи, полежи… Хорошо, Аркадий Кириллович по лестнице спускался, помог дотащить.
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Первый этаж, я всегда говорила – это большое преимущество. Вы, наверно, устали, Аркадий Кириллович. За этими волнениями я не предложила вам и стула. Вот ящик…
АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Благодарствую. (усаживается) Для нынешних женщин она довольно тяжела. Пуда два с половиной наберётся, пожалуй.
ИЛЬИНИШНА. Кипяток есть у нас… у кого-нибудь?
ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (дипломатично). Если поставить на времянку, но дрова сырые…
