— Не мели ерунды, девка! — шлепнула себя по бедру Любомира. — Неудобное положение! Это ж надо было выдумать-то. Та Словцен-то и рад радехонек будет тебе свою комнату уступить, небось опять допоздна языками чесать будете.
— Матушка права, Леона. Не говори глупостей. Останешься у нас, — запихивая в рот булку, уверенно сказал Словцен. — Я могу и без кровати. Не надо коек никаких даже. Вон наверху, в нашей обеденной, тюфяк соломенный себе кину, — пожал он плечами. — Мам, налей квасу, а. Мы пока шли упрелись все. Солнце печет сегодня, аж жуть.
Леоне хоть и приятно было, но все же стало неловко. Сама ведь опоздала. Пусть и не по своей вине, но все же. Заранее весточку тоже не послала, что приедет…
Продолжать спорить, конечно, было бы неправильно, ведь они искренни в своей заботе. Зачем обижать радушную семью? Да и, чего уж греха таить, она и сама всегда чувствовала себя тут как дома. Ее любили и всегда заботились, словно о родной. И все же Леоне совершенно не хотелось никого стеснять и чувствовать неловкость. А потому она озвучила еще одну мысль:
— А, может, я просто на сеновале пока переночую? А, как освободится одна из комнат, перееду, — предложила она, запивая булку кисло-сладким квасом.
— Нет уж, Леонка, живи себе спокойно у Словцена. Чевой тебе на сеновале-то делать. Да и в комнатах для приезжих тоже нечаво. Тут люд заезжий, всеж. Разные бывают гости-то. Нет уж, с нами будешь жить, под присмотром шоб была, — наставительно произнесла женщина, чуть склонив голову вперед. — Ты уж не дитя малое, а девка ладная да красивая. Да и время щас такое, шо людей много собралося. Все! Хватит тут разглагольствовать, — подняла она руку, увидев, что девушка хочет вновь возразить. — Все уж решили. И не ерепенься мне тута, — покачала пальцем хозяйка двора, сурово глядя на девушку. Своих дочерей у них с Изъяславом не было, и Леону они любили почти как родную, потому и заботились, от того и переживали.
— Спасибо вам, — Леона тепло и благодарно обняла Любомиру и улыбнулась Словцену.
— Ох, девчушечка моя, — женщина ласково прижала к себе девочку. — Нашла за шо благодарить-то, дуреха, — усмехнулась она. — Ну все-все, держите да топайте отседова, там коняка уже устал небось ждать, когда его обиходют-то. — Любомира протянула им еще по куску сладкой булки, и они, на ходу засунув сдобу в рот, направились во двор. — И кликните Павлошку! Пущай сбегает до тех, с кем ты сговорилася, да скажет, шоб не ждали, шо ты у нас останешься, — донеслось до них, когда они уже были в дверях.
Рассудив, что у конюха сейчас и без нее много забот, а мальчишка-помощник уже убежал по их просьбе на площадь, Леона решила сама позаботиться о копытном друге и, забрав Флокса с коновязи, направилась в конюшню. Словцен, сказавшись пока свободным, остался ей помогать. И друзья, ни на секунду не замолкая и весело дурачась, вместе расседлали, почистили и напоили уставшего коня.
Когда Флокс, наконец-то напоенный и отмытый от пота и дорожной пыли, довольно жевал свежую копну разнотравья в выделенном для него деннике, друзья направились в трактир, чтобы занести наверх оставленные на кухне котомки. Едва за другом закрылась дверь, и девушка собралась упасть на долгожданную перину, чтобы отдохнуть, в комнату постучала Любомира.
— Леонка, я тама баньку нашу затопила. Ты с дороги-то обмыться небось хочешь. Так беги, пока не остыло-то.
