— Ты что, милый человек, обижаешь? Где это видано, чтобы у нас за ответ на вопрос деньги брали?
— Оскорбительно это, — поддакнул другой, с третьей повозки. По лицу его было заметно, что оскорбительным он счел скорее не предложение оплаты, а то, что достались деньги не ему. Я хрюкнула себе под нос.
Первый успел пересчитать монеты, глаза блеснули, а обиды заметно поубавилось. Он неуверенно протянул их назад, явно не желая терять лицо, когда за ним наблюдали остальные, — и с видимым облегчением засунул монеты поглубже в карман, стоило чужаку небрежно махнуть рукой.
— Берите, — отозвался тот приятным низким голосом. — Они вам скоро пригодятся.
Мужики угрюмо покосились на него, но больше никто не выказал желания подойти или заговорить со странным гостем. Я мысленно присвистнула, разделяя их замешательство: очень уж угрожающе прозвучали слова незнакомца. Тихо, серьезно и твердо, без театрального пафоса, которым любили приправлять свои «видения» прохвосты с нового тракта. Пробрало до костей.
За слова у нас денег и правда не брали. Народ в Хюрбене хоть дружелюбием и не всегда отличался, но в беде друг друга не бросали. Уж советом-то точно всегда помогут, а то и накормят на дорожку.
Порыв ветра ударил мне в лицо холодной пощечиной, выводя из оцепенения. Я вдруг поняла, что дрожала на обочине и глазела на гостя совсем одна: остальные зеваки помогали разгружать повозки или уже разбежались. Мои волосы окончательно растрепались и лезли в лицо, шаль сползла с одного плеча, сапоги, казалось, сделались ледяными, а пятка так и не встала на место.
«Нужно было сразу убегать в лавку», — отругала я себя за медлительность и любопытство.
А чужак стоял напротив и смотрел на меня. Хотя его лица под капюшоном не было видно, я отчетливо ощущала на себе пронизывающий взгляд. По спине прошел холодок, а воображение живо дорисовало в темноте огромные кроваво-красные глаза, блестевшие так же, как крупный круглый медальон на шее незнакомца. На медальоне неизвестный мастер выгравировал замысловатый орнамент. Середину занимало изображение цветка: такие росли у нас только в одном месте за пределами города. Простенький, маленький, чуть больше подушечки пальца, с тремя крошечными уголками на каждом из пяти лепестков. Конечно, они существовали и где-то еще. Я попыталась рассмотреть медальон получше, и в ту же секунду он ярко вспыхнул, словно покрылся язычками пламени, завораживающими своим хаотичным танцем. Рука в черной перчатке на миг легла поверх него, а когда опустилась, медальон снова стал обычной безделушкой. Люди у повозок продолжали заниматься своими делами, казалось, никто, кроме меня, ничего не заметил. Я и не поняла, когда успела задержать дыхание, но долгожданный глоток воздуха принес почти физическую боль в груди.
Медальон приблизился ко мне.
— Нравится? — раздался голос прямо над моим ухом.
Жизнь словно по команде вернулась в тело. Я опустила голову, принялась нервно приглаживать волосы, неуклюже провела тыльной стороной ладони по взмокшему лбу. Поднимать взгляд я не хотела — то ли от смущения, то ли просто не желая узнать, что скрывалось в темноте глубокого капюшона. По крайней мере, не сейчас, когда чужак оказался так близко. От него пахло неизвестными мне травами — необычно, но до странного приятно.
— Цветок… красивый.
Я знала, что стремительно краснела, хотелось провалиться к шрату. Не признаваться же мне было в том, что начала видеть странности наяву!
