Читать онлайн Татьяна Смирнова - Лесови́чки. По следам Голубой цапли

© Смирнова Т., текст, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Строки, 2024

– Первым делом, – наставляла Громы́ха, – как завидишь человека, надо обернуться мухомором, или старой корягой, или шишкой. Чтоб человек плюнул да и дальше пошёл, а то и вовсе вас не заметил, а вы уж за ним по пятам, след в след.

Лесови́чки – здесь были и старшие, и те, кто только начал ходить в школу, – слушали Громыху с превеликим вниманием. Она стояла на поваленном дубе, который использовали вместо преподавательской кафедры. Сами же лесовички разместились на траве. Трава была мягкой и тёплой. И сухой, что немаловажно. Администрация школы строго за этим следила и не назначала занятий на утренние часы, когда на лужайке ещё серебрилась роса. А так-то лесовички были ранними пташками – вставали ещё до того, как тетерев Сеня объявлял подъём по всему лесу.

– Ну а если вы, растяпы, всё-таки попались на глаза человеку… – Громыха выдержала паузу и сделала суровое лицо, оглядывая лесовичек. Те зашуршали и завозились. Отвечать урок строгой Громыхе никому не хотелось. – Какие ваши действия? Ну-ка, Монька? – Громыха ткнула веточкой в одну из лесовичек, круглее и лохматей остальных, с заколкой из рябиновых ягод.

– Хвать его зубами! – оттарабанила Монька и подпрыгнула над травой – высоко, как самая настоящая лягушка, только и видно было, как болтались в воздухе её коротенькие ножки. Монька всегда так делала, когда волновалась. А бояться тут и в самом деле было чего. Двоечников Громыха заставляла вычищать совиные гнёзда и пить берёзовый кисель – говорила, что для ума полезно. Берёзовый кисель был безвкусной гадостью, хуже рыбьего жира и желудёвой каши.

– А ну, не прыгать! – прикрикнула Громыха, и Монька послушно приземлилась. – Сколько раз повторять: рыбы плавают, птицы летают, а лесовички ходят ногами. Хо-дят! Если все сейчас начнут прыгать, что будет? Бедла́м!

Пока Громыха распекала Моньку, Тоша свернула листочек и кинула им в Клякву, сидящую на другом конце лужайки. Громыха рассадила их ещё в самом начале занятия, когда узнала, что они пронесли на урок бельчонка. Это было обидно, что узнала. Ведь Тоша с Кляквой придумали такой хороший план!

Сначала они должны были выманить бельчонка на фундучное печенье. Это оказалось легко, потому что бельчонок родился совсем недавно и был ещё немного глуповат. У него только-только начала пробиваться шёрстка, а всем известно, что мудреют белки лишь к тому дню, когда у них появляются кисточки на ушах.

Когда бельчонок наелся и уснул, Тоша с Кляквой посадили его в сумку, прикрыли тетрадками и мешочком с обедом и пошли на занятие. До этого они провели расчёты и решили, что бельчонок должен будет проснуться не ранее чем через два часа: тогда как раз начнётся лесове́дение, и Громыха будет говорить про ужасающих человеческих чудовищ – таких как динозавры или микроволновки.

Проснувшись, бельчонок нашёл бы мешочек, наелся каштанов и заурчал, – белки всегда урчат, когда они сыты и счастливы. Они те ещё тарахтелки. И Громыха бы обязательно его услышала и сама подпрыгнула бы на месте и испугалась: решила бы наверняка, что это стиральная машинка. Или саблезубый тигр. Вот смеху-то было бы!

Но Громыха обнаружила бельчонка почти сразу. Это вышло по чистой случайности. Дело было в том, что каждой лесовичке мама в школу заворачивала обед. Еда эта была самая простая, но здоровая и полезная. Обычно мамы клали в мешочки сушёные грибы, тефтели из моро́шки, маковые сушки, кедровые лепёшки, медовые сухарики, каштаны, корешки клевера и мох, вымоченный в варенье.

Но сегодня отличилась мама Липуши. Она приготовила сли́вовый пудинг! Ни с того ни с сего, посреди года. А ведь сливовый пудинг – это праздничное угощение, его подают только в самые важные дни – например, когда собирают первый урожай еловых шишек или когда заячья шубка из белоснежной снова становится серой.

Вот Тошина мама его готовить терпеть не может. Говорит, моро́ки с этим пудингом – ужас! И в самом деле. Сначала попробуй эти сливы раздобудь. Надо пробраться к самому краю леса – туда, где начинаются человечьи владения, отыскать сли́вовое дерево, набить сливами полные карманы и ещё туесо́к. При этом важно следить, чтобы никто тебя не заметил: ни орёл, ни сычик, ни сам человек. Опасное предприятие, да и сноровка нужна. Так что отправляют за сливами всегда самых старших детей. У Тоши старшей сестры нет, вот маме и приходится идти самой, – может, поэтому пудинг не вызывает у неё восторга. Но мама всё равно его готовит: что ж поделать, традиция. Да и Тоше он нравится. Это её любимое угощение.

А мама Липуши взяла и приготовила просто так. Без всяких традиций и праздников. Она вообще была самой странной мамой из всех мам и часто творила чудны́е вещи. Пудинг у неё получился сладкий, ароматный, синий-синий. Пах он до того аппетитно, что лесовички никак не могли усидеть на месте спокойно – всё косились на сумку Липуши и думали: поделится на переменке или нет? Должна поделиться! Они же делились с ней кленовыми пряничками.

Тут-то и произошло непредвиденное! Бельчонок, который давно уже пригрелся и сопел, вдруг тоже почуял запах сливового пудинга. Неудивительно, что бельчонок тут же проснулся и захотел его отведать: пудинг действительно был так хорош, что даже у сытого разыгрывался аппетит.

Никто не ожидал, что бельчонок выпрыгнет на полянку: ни Тоша, ни Кляква, ни уж тем более Громыха и остальные лесовички. А он выпрыгнул и поскакал прямо к Липушиной сумке, зелёной в золотистую крапинку. Все замерли, а бельчонок ю́ркнул внутрь. Зашуршал там листочками, а вскоре добрался и до пудинга и зачавкал на всю поляну. Тут-то все и спохватились! Лесовички зашумели и запищали, а Громыха подбежала и схватила бельчонка. Он был весь перепачкан синей ягодной глазурью и довольно урчал. Только вот теперь уже никто не испугался: а чего пугаться, когда понятно, откуда шум. Как же Тоша расстроилась! Весь план белке под хвост! Одна Липуша стояла и шмыгала носом. Но и она ревела не от страха, а оттого, что от её замечательного пудинга не осталось ни кусочка.

Но это было ещё полбеды. Беда наступила, когда оказалось, что Громыха прекрасно видела, из чьей сумки появился бельчонок. А это значило, что кому-то сейчас достанется по полной.

Громыха сунула бельчонка Липуше и велела вернуть его в дупло, а сама подлетела к Тоше с Кляквой и нависла над ними, как огромная грозная туча. Тоша всегда её побаивалась, но старалась не подавать виду: задирала нос и выпячивала губы, чтобы показать, что это она, Тоша, а вовсе не Громыха здесь недовольна. Кляква вела себя по-другому: она хмурилась и смотрела в землю. Но Громыху ничто не пронимало.

Первым делом Громыха растащила Тошу и Клякву по разным углам. Тоше пришлось сесть рядом с Нуной, а она это терпеть ненавидела: Нуна всё время ныла и нюнила, а ещё у неё был сопливый нос. А Кляква оказалась рядом с Хворобушкой, и это было ничего. Хворобушка знала много загадок, и с ней можно было играть в лесной бой.

Потом Громыха кликнула тетерева Сеню и вручила ему две мухоморные шляпки.

Сказала: «Одну – под корягу, другую – к камню, что на пути к березняку́». Это значило, что одну шляпку Сеня отнесёт маме Тоши, а другую – маме Кляквы. А это, в свою очередь, означало, что Громыха вызывает мам на серьёзный разговор. Никогда ничего хорошего от этих разговоров не было, одно расстройство. Пока Громыха отвлеклась на Сеню, Тоша показала Клякве язык. Потом зыркнула на Громыху и высунула язык ещё сильнее. Кляква хихикнула, и Громыха услышала и тут же повернулась к ним, – Тоша едва успела принять серьёзный вид. Громыха погрозила им веточкой, но, к счастью, больше ничего не сделала и начала урок. А потом запрыгала Монька, и Тоша смогла запустить в Клякву листочком.

На листочке было наспех накорябано:

Голубые цапли в их лесу не водились. Они прилетали из заморских земель – из какого-нибудь Китая или, может, Антарктиды; никто не знал точно. Это было неважно. Главное, что встретить Голубую цаплю можно было не чаще, чем раз в сто лет. И кому удавалось её увидеть, тому, утверждала Мокша, Голубая цапля приносила счастье, радость и всяческое веселье.

А Тоше ой как хотелось веселья! А ещё она была абсолютно уверена, что просто посмотреть на Голубую цаплю недостаточно. Лучше было её поймать – для надёжности. Мокша, правда, ничего на этот счёт не говорила, но что бы она там понимала!

«Вот поймаю цаплю, – думала Тоша, – и будет у меня одуванчиковый крем на завтрак каждый день! Или нет, не крем, а липовая пастила – вся солнечная, душистая, в сладких белых цветочках. Или нет, не пастила даже, а брусничное мороженое – сколько влезет! А ещё мама будет отпускать меня гулять до самых дальних полян, где можно играть с ежами в салочки-догонялки. И перестанет ругаться, когда полезешь в ручей гонять рыбёшек и не заметишь, как промокнешь вся, до самых ушей. И даже Громыха больше не будет противной. Будет танцевать на переменках и угощать всех лесовичек малиновым вареньем. А мне наложит больше всех! Только чтоб варенье обязательно сладкое, а то знаю я её, наварит кислятины… Ох, изловлю цаплю – вот будет счастье!»

Тоша думала, что Кляква, прочитав её записку, ни за что не сможет усидеть на месте. Подпрыгнет от восторга ещё выше Моньки, а потом сама бросит в Тошу листочком:

Но Кляква почему-то посмотрела на Тошу испуганно и затрясла головой. Ещё и поводила пальцем по шее – убьёт, мол. А кто убьёт? Громыха, что ли? Да она только и может, что свистеть Сене и рассылать мухоморные шляпки. Вот уж не ожидала Тоша, что Кляква её всерьёз испугается! Всё-таки она иногда бывала такой скучной! Тоша выпучила на Клякву глаза, как будто стараясь сказать: «Ну чего ты! Не будь занудой», но та продолжала трясти головой. И тогда Тоша надулась и отвернулась от Кляквы. И очень вовремя она это сделала, ведь Громыха как раз подходила к Тоше, чтобы что-то сказать.

Если вдруг вы спросите: «Какие они из себя, эти лесовички?» – ответить будет не так чтобы очень сложно, но и не очень-то легко. Больше всего, пожалуй, они напоминают маленькие болотные кочки с глазами и на ножках. Ножки у них тонкие, а глаза большие и круглые, так чтобы ими было удобнее хлопать. Не лишним будет также упомянуть, что размером лесовички с упитанную сову. Но больше ничего их с совами не связывает – даже наоборот, с этими птицами у лесовичек давняя вражда.

Дело было так. Старая лесовичка Мокша любила греться на солнышке и вязать носок. Она вязала его уже много лет, и за это время он стал таким длинным и широким, что в нём могло бы поместиться целое поселение лесовичек и перезимовать холодную зиму. Носок этот Мокша любила больше всего на свете, он был её отдушиной и художественным полотном. Она вязала его разноцветными нитками, и узоры на нём тоже были самые разные: где-то загорались звёзды, где-то распускались цветы, а где-то поднимался пар от ежевичных кексов, которые Мокша только-только достала из печи.

Как-то раз Мокша, по своему обыкновению, сидела на веточке дуба, разложив вязание на коленках. Стояла осень, и листва с деревьев почти облетела, поэтому ничто не мешало Мокше нежиться на солнце, которое в этот день было не по-осеннему ласковым. Однако вдруг Мокша вспомнила, что забыла взять с собой медовых сухариков. А ведь вязание – дело непростое и неспешное, недолго и проголодаться. Поэтому Мокша оставила носок на ветке и ненадолго отлучилась домой, чтобы отсыпать сухариков из кладовки.