Лети за вихрем - страница 20

– Творить злое деяние, чтобы уравновесить доброе, – перебил он, – когда Христос учил не отвечать злом даже на зло? Вот поэтому колдовство и есть смертный грех.

Барин все глядел на меня, – и в глазах у него теперь была горькая-горькая печаль: я словно чувствовала на губах эту горечь.

Я выбралась из-под кафтана и встала рядом с камнем; солнце поднялось выше и теперь светило в глаза, окрашивая травы в золотое, а тени в красное. Молодой барин говорил как отец Матей на проповеди – умные и правильные вещи, и не мне было с ним спорить. Грех или нет, – на том свете разберут, не моего ума дело. Бабка Магда – та бы нашла чем возразить, а я могла сказать лишь то, что понимала даже моим слабым разумом.

– Случись что с вами, – молвила я, – это будет худо, очень худо. Батюшка ваш с тоски помрет, да и мы, верно, осиротеем. Потому вам надо удержаться.

– Что ж… – граф пожал плечами. – Тогда мне нужен якорь.

– Я пойду? – умоляюще пробормотала я.

– Согрелась? – он протянул руки, взял мои ладони в свои: знать, проверял, не заледенели ли. – Дорогу найдешь?

Я молча кивнула.

– Ну, беги… – молодой господин кивнул в ответ, выпуская мои руки. – Беги, ведьмочка.

Я спустилась с холма и побежала по лесу.

Надо сказать, дорога назад была труднее: я два раза сбивалась с пути, а то самое бревно на ручье, с которого я упала, оказалось сдвинуто далеко в кусты, – так что пришлось снова мочить ноги в ледяной воде. Сама тропка неуловимо изменилась: мне все казалось, что она пролегла через другой лес и приведет меня совсем в другую деревню.

Заговорив с вихрем, я сделала первый шаг по этой странной дороге.

Когда льняная рубаха и рыжая коса девочки пропали за деревьями, молодой граф сделал шаг и устало прислонился к стволу старого дуба. Тот, кто мог бы увидеть его в этот миг, поразился бы невесть откуда возникшему сходству и чуть ли не родству двоих – человека и дерева. Единственного дерева, которое смогло закрепиться на самой вершине проклятого холма, цепляясь корнями за обломки скал, – намертво, как падающий в пропасть изо всех сил держится побелевшими пальцами за протянутую веревку. Пятнадцатилетнего подростка, который по представлениям крестьян был «чудной барчук», по мнению родни – хороший, умный и способный, но чрезвычайно замкнутый и упрямый мальчик, а по глубокому убеждению его единственного друга – новоявленный святой…

Лишь по словам этой мелкой колдуньи выходило примерно так, как сам он о себе думал: этот парень был человеком, который с трудом держался.

Солнце поднималось все выше, но юноша видел: где-то на самом краю его зрения, между корнями трав, в низинках и над ручьями у подножья холма, начинает скапливаться белесый еле слышно шепчущий туман. Предвестник появления Дамы. Если другие, просто вспоминались ему, без предупреждения приходя в его сны или явь, а до того пребывая словно бы на темном дне памяти, то Дама совершенно точно являлась извне. Бог весть, откуда, – но обычно она была достаточно вежлива, чтобы предупредить о себе: туманом по земле, денницей на горизонте, тенью, находящей на лунный диск. Ее кровь так же отзывалась в нем, но, в отличие от других, Дама не была его частью. Нет, он сам когда-то был частью ее.

Кора дуба едва заметно дрогнула, – словно мокрая кожа купальщика, на которую дунул холодный ветерок, сам дуб сделался моложе, тоньше и выше, ветер зашелестел в его ветвях. Ветер, что качает листья и желуди, что с тихим противным стуком ударяет кость о кость… Никто больше не видит: скелет с остатками высохшей плоти, облаченный в обрывки тряпок, что раньше были сутаной, крепкая веревка и петля, что стала слишком просторной для костяной шеи, а потому захлестывает основание черепа, а другим концом – ветку дуба. Скелет, костяк, и еще один, и еще: когда-то их было двадцать. Прочие веревки сгнили раньше, но если хорошо поискать под корнями…