– Ты не бойся, Кве-етушка, – промурлыкал зверь. – Не бойся, сладкая. Иди-ка сюда…
Я послушно подошла, взяла цветок в руки, – на этот раз из зарослей никто не возражал. Цветок папоротника был прохладным и гладким, он сидел на моей ладони будто тут и вырос. Неведомый зверек потерся о мои ноги, я погладила его, почесала за ушком.
– Спасибо тебе, зверушка…
Он вдруг перестал мурлыкать, повернул ко мне морду с оскаленной пастью и зашипел. Потом вскочил мне на грудь, больно ударил лапой с растопыренными когтями по щеке, оттолкнулся, прыгнул вверх – и исчез в кроне могучего вяза.
Я осталась стоять, не соображая, чем обидела странного зверька. Цветок папоротника сорвался с руки, перелетел на соседний лист, я потянулась следом, – цветок отпорхнул дальше, словно играя со мной, перелетел на другую сторону поляны, яркой звездочкой затрепетал возле ствола огромного бука. Теперь он словно ждал, когда я возьму его в ладони, – то ли дразнился, то ли ему надоело от меня улетать.
Дерево было громадным, – это был явно отец всех буков… Или, скорее, мать: в облике лесного великана чувствовалось что-то женское, материнское, уютное. Подчиняясь внезапному порыву, я раскинула руки, обняла ствол, прижалась щекой к шершавой коре. Надо мной шумели, переговаривались листья, кора под рукой чуть заметно дрожала. Мне казалось, я даже слышу, как где-то там, глубоко внутри букового ствола, бежит сок земли по древесным жилам.
– Обними мать буков, дитя, – прошелестело сверху. – Попроси защиты, попроси силы. Любви попроси…
Я подняла глаза и оказалась лицом к лицу не то с женщиной, не то с ящерицей, что вниз головой распласталась на стволе дерева: внимательные ярко-зеленые глаза смотрели, казалось, прямо мне в душу, длинные пальцы, покрытые то ли корой, то ли чешуей, цеплялись за неровности ствола. Я послушно приникла к дереву лицом, прижалась лбом, губами, – как к иконе в церкви. Тонкие пальцы древесницы невесомо скользнули по моим волосам.
– Правильно, девочка… Бук защитит, не оставит. Ты сама нашего рода… Старый бук дал побег, – кто ж знал, что вырастет такое славное деревце?
Я снова посмотрела вверх. Глаза древесницы стали задумчивыми, она протянула руку и рассеянно погладила меня по щеке.
– Она так хотела сюда прорасти, так рвалась… Смогла все же. Попроси памяти, дитя. Вспомни, от какого корня растешь.
Я снова прислонилась к дереву. Мне казалось, что я слышу его мысли – медленные, тяжелые, могучие, – и в этот миг словно сама становилась буком – усталым, с засохшими ветвями, словно бы источенным или выгоревшим изнутри… Место, в котором я росла, было далеким и отчаянно чужим, и я тянулась корнями – прочь, в древний лес, где на холмах высятся замки, а под холмами корни деревьев огибают темные загадочные подземелья. От полумертвого, напряженно вытянутого корня поднялся вверх тонкий, но крепкий побег… Этот побег – я. Я сегодняшняя.
– Пойдем, Кветушка, – прошелестела древесница. – Пойдем, надо успеть, папоротник скоро отцветет.
Она так же вниз головой соскользнула наземь, встала на ноги, выпрямилась – и странной, удивительно легкой походкой пошла к зарослям папоротника. Самый крупный, радужно светящийся цветок послушно скользнул ей в руки, – древесница подняла его вверх, навстречу лучам луны, сложила ладони ковшиком… Несколько мгновений, – и цветок растаял, оплыл, словно свеча.
– Испей, милая.
