Лети за вихрем - страница 5

Так она и жила с тех пор: то ли живая, то ли мертвая, лицо словно каменное, за день двух слов не вымолвит. А граф, супруг ее, вечно при ней был – одну боялся оставить. Любил он ее, еще пуще прежнего любил, все отогреть пытался. Может и отогрел напоследок, да спасти все ж не смог… Через два года родила она ему последнего сыночка, господина нашего Альберта, да и угасла, трех лет не прошло: ушла, как ангел в небо, и смерть с собой увела… Маркус приезжал, рыдал на могиле, а граф при сынке малом и плакать не мог. Вот так и кончилась жизнь молодой графини, умницы и красавицы, да только, мнится мне, нет ей и после смерти покоя: бродит ее душа где-то в дальних краях…

Огонек лучины дрогнул, роняя искру в плошку с водой, и я вздрогнула вместе с ним.

– Вот так оно и бывает, Кветка, – закончила бабка Магда. – Много было силы у молодой барыни, – да много ли она счастья знала?

Пролетела ранняя весна, зацвели и отцвели деревья, осталась позади Пасха. Минула ночь святой Вальбурги, когда бабка Магда уходила куда-то на закате, велев мне носа из хаты не показывать.

– Ведьмы умеют оборачиваться, – говорила она, вернувшись на рассвете, резким помолодевшим голосом, обняв ладонями мои виски и глядя мне прямо в глаза, – в кошку, в собаку, в сороку, в колесо… А потому за всем этим ходить не след даже тебе, особенно ночью: кто знает, кем они могут оказаться… Умею ли это я? Мало ли что кому примерещится, милая. Ведьмы крадут месяц с неба, росу с травы, молоко у коров. Если я захочу извести скотину, скажем, у Ярмилы, мне довольно прийти ночью в ее хлев и подоить ее корову. Потом я смогу доить рукоятку топора или ножа, воткнув его в стенку, – знай подставляй крынки и миски, пока из бревен не потечет кровь… Только к чему бы мне это, девонька? Я лучше пройдусь с топором мимо ее двора, – и пусть Ярмила сама несет мне молоко.

Бабка недобро усмехнулась, я ответила робкой улыбкой.

– Ведьмы летают на метлах и умеют оседлать черта, плюнув ему на хвост, – продолжила она. – Хочешь как-нибудь попытаться? А стоит ли? Нечистый погубит тебя быстрее, чем ты поймешь, есть у него хвост или нет.

Я вздрогнула.

«Колдовка-чертовка, – издали дразнил меня противный сынок соседки, вдовы Ярмилы. – Злыдница-порчельница, бесово отродье, подол подбери, пока солью не присыпали». Он и камень подобрал, и кинул бы, не случись рядом его мать, что отвесила мальчишке затрещину…

– Ведьмой можно родиться, как мы с тобою, а можно сделаться или выучиться, продав свою душу или душу своего ребенка, – говорила бабка Магда, словно не видя моего смятения. – Да только, что бы ни продала, ты не начнешь кружить сильнее и видеть дальше, а потому и не пытайся. Ведьмы живут долго, если не хотят иного; их плохо берет хворь, но, как и всех, берет оружие. Говорят, что душа ведьмы не может в свой час разлучиться с телом, пока бес не перешел с нее на другого человека. Это правда, да не про всех, но когда я вздумаю помирать, то передам тебе духа, иначе он не позволит мне уйти дальше. Ведьм не хоронят в освященной земле и забивают им, мертвым, кол между лопаток. Только пустому телу все равно, как и где лежать!

Я зажмурилась от страха, словно кол меж лопаток вот-вот вобьют мне. Бабка снова усмехнулась и провела жесткой ладонью по моей макушке, а потом, взяв меня за подбородок, повернула к себе лицом. Ее карие глаза чуть светились мягким рыжеватым светом – одновременно горьким, как кора, и ласковым, как гусиный пух.