– Толковый такой, зараза! – восхищенно говорил Фредди, прыгая на корточках перед Барбарой с гривенником возле усов. – Вот так – раз, и в щель! А потом билетом в компостер – бац, бац! – и он осторожно, чтобы не расплескать водку, помахивал рукой. Барбара же кисла от смеха, сидя на допотопном мюнхенском унитазе фирмы «Пеликан».
Вскоре им надоело сидеть в пыльном и тесном туалете, и Фредди принялся распевать гимн Солнцу. Прибежавший на шум и крик уборщик – Элтон Джон – долго не соглашался потратить гривенник на то, чтобы выпустить узников. Пришлось Фредди просунуть свою монетку под дверь. Она была принята вышеупомянутым уборщиком, после чего вместе с вышеупомянутым уборщиком и испарилась.
Спас же их из заточения Брайан, который Бог весть каким ветром залетел в Мюнхен из Лос-Анджелеса, где в то время писал альбом. Самое интересное, что Мэя так тянуло поглядеть, чем же занимаются в своем узилище Фредди и Барбара, что он сунул в щель не одну, а сразу тридцать восемь монеток. Конечно, ящичек не был рассчитан на такое количество меди, и все монеты вывалились с обратной стороны. Но дверь открылась. Брайан ворвался в туалет и застыл от возмущения – на полу, задрав зады, ползали Фредди с Барбарой и собирали монеты.
– Мои деньги! – и Мэй, как бомба, ворвался в гущу свалки, забыв о том, что накануне выпил слишком много имбирного пива. Однако пиво вскоре взбунтовалось, и Мэй, ухватив столько монеток, сколько смог, на трех лапах поскакал в соседнюю кабинку.
Фредди в знак благодарности сфотографировался с Мэем по выходе из паба, а под фотографией написал: «Осел и Соловей». Мстительный Брайан приписал: «Осел – тот, что с усами». Фредди пририсовал Брайану отменные гусарские усы. Брайан подметил: «Соловей – в парике». Впрочем ни это, ни последовавшее за этим разорваки к пылкому роману Фредди и Барбары совершенно не относится…
/ – картинка №18 – / ЖУТКАЯ ЭКЗОТИКА, или ЕЩЕ ПЯТНАДЦАТЬ КОШЕК?!! /
Однажды у Фредди в Мюнхене было хорошее настроение. Он сидел на крыше соседского дома, которую он специально для сидения на ней снимал за бешеные деньги – 5 фунтов в год, – и орал на голубей, размахивая старыми штанами Роджера, надетыми на швабру. А затем хорошее настроение приказало долго жить – Фредди принесли телеграмму, в которой сообщалось о том, что у него в Лондоне сдохла кошка.
Фредди в порыве горя разблиндал себе весь нюхамыльник об батарею центрального отопления. Потом он пошел к Барбаре, и, как есть, кровавый и неумытый, с порога огласил ее квартиру серией неразборчивых воплей. Утешения, а тем более разрешения на траурную поездку он, к своему удивлению, не получил. Тогда ничего не оставалось молодому Кршичке, как кинуть в свою пассию тортом, и, пока она скусывала с себя кремовые розы, поскакать в кассу «Аэрофлота» брать билет до Лондона…
Брайан в Л.А. и Джон в Лондоне одновременно получили телеграммы с приглашением на похороны, созвонились – и решили пойти.
– А то еще приставать будет, – ворчал Брайан. – «Где вы были в ночь с тринадцатого января на восемнадцатое декабря?». Хам, невоспитанный хам!
А Роджер телеграммы не получил. Точнее, он ее получил, но, не прочитав, спрятал в карман рубашки. Жена его рубашку, разумеется, постирала, и теперь Роджер казнился, не зная, что с ним теперь будет, а главное – за что?
Фредди же без особых приключений добрался до Лондона (не считая драки в самолете, когда Фредди принял одного знаменитого советского эстрадного певца сзади за Брайана и долго таскал его за волосы, пока не обнаружилась досадная ошибка. Но Фредди еще долго рвался и кричал, что его не проведешь, что Мэй замаскировался, и что если этот самый «Вальера» – русский, то откудова у него парик прямо как у Брайана, а?).
