Никто не полезет в мои мозги. Даже красотка с самыми аппетитными полушариями в Питере.
И все же смущало не столько чужое вмешательство, сколько то, что Гижицкая могла там увидеть… чисто гипотетически: времени полноценно порыться у меня в голове у нее все-таки не было. Хотя я почему-то не сомневался: сны — не с ее участием, а те, настоящие, — часть чего-то большего. Важного, другого, забытого, будто стертого из меня кем-то почти всесильным… но стертого не до конца.
Я потянулся и посмотрел на свою собственную руку. Левую — ту самую, которой я вдруг начал стрелять, писать и держать ложку, прожив на этом свете правшой шестнадцать с половиной лет. Загорелую, огрубевшую и окрепшую от муштры Андрея Георгиевича — и все-таки пока слишком слабую, чтобы в полную силу делать то… То, что я никогда не умел делать раньше — и не мог уметь. К примеру, валить с ног парня чуть ли не вдвое тяжелее или укладывать пулю в цель с тридцати шагов почти из любого пистолета… И почти не тренируясь.
Так не бывает. В неполные семнадцать лет может внезапно проснуться и вспыхнуть свечкой родовой Дар — но уж точно не умения, будто принадлежащие кому-то другому. Талант стрелять или бить людям морды достается от природы — а вот дальше его еще надо взращивать, придавать форму…
Или не надо?
Я поднялся с кровати и встал перед зеркалом, висевшим у шкафа.
— Интересное дело. — Мои пальцы коснулись холодной блестящей поверхности. — Кто же ты там такой?..
Из утреннего полумрака комнаты на меня смотрел самый обычный парень. Рослый, худощавый — скорее жилистый, чем просто тощий. Чуть старше своих шестнадцати с половиной лет на вид — наверное, из-за уже пробившейся темной поросли вокруг губ и на щеках, — но уж точно еще не взрослый. Которому впору было бы интересоваться не книгами из дедовой библиотеки, а чем-то… попроще. Развороты комиксов и актрисы в купальниках все еще украшали едва ли не половину стены над письменным столом и радовали глаз, вот только казались уже чужими. Чем-то приятным — но будто забытым, принадлежавшим тому, кем я был раньше, а не мне нынешнему.
Новые предпочтения. Новые умения. Новый характер. Ведущая левая рука вместо правой. Странные сны и воспоминания о том, чего со мной никогда не случалось. Интересно, это все сюрпризы — или будут еще? И кто хотя бы попробует объяснить, в чем дело?
Уж точно не Бельская с ее маркизом — любителем гусиного паштета.
Вздохнув, я включил свет и принялся одеваться. Влез в джинсы, накинул рубашку и закатал рукава. Костюм не на светское мероприятие, но для завтрака в семейном кругу — даже если это семья князей Горчаковых — вполне сойдет. До того, как Арина Степановна погонит свою малолетнюю гвардию накрывать на стол, еще где-то час, но уж лучше спуститься вниз, чем сидеть здесь под укоризненными взглядами мужиков в цветастых костюмах и киношных красоток.
— Саня? Что-то рано.
Костя сидел и читал газету. Не на террасе, где мы обычно едим летом, а ближе к лестнице — в гостиной, развалившись в одном из кресел. Он всегда спускался к завтраку раньше остальных… но не настолько. Похоже, вообще не ложился сегодня. И, судя по паре пустых чашек из-под кофе на столике рядом и торчащим из-под халата брюкам, вернулся в Елизаветино всего час-полтора назад.
— Сам ты рано, — зевая, отозвался я. — Опять в городе задержали?
— Опять. — Костя вздохнул и отложил газету. — Дела государственные, сам понимаешь… Про тебя читал вот.
