за чёртою: страданья; а тот, кем предан – уже не зло.
всё вернётся к исходу…
ты станешь смертным, как всееее – итог…?!
«разве смею?! – возникшей мыслью разводит руками-
вершить: «повезло»?
разве смею… благодарите предавших вас…
вознесенные души так одиноки, я славлю их!
«бога нет!» – из пустыни, кричащий глас,
что обходят гиены, и след змеиный не мнет травин —
он услышан не будет! спасибо, боже, что сын —
есьм: Бог…
выбрав меру страданий, ему отмерил дороги – путь.
на горе Елеонской стрелу под камень бросаю, бо:
та стрела человечья…
вершить не может величию: «будь!»
объяснение всегда ли есть?
объяснения не существует…
оптимальных условий нет,
как не может быть лун с дождями.
дерзкой силой в один ньютон, в суе,
в броуновском процессе
не продвинувшись ни на шаг,
без остатка, куда потянет,
существую…
не память – дар!
я носитель особой меты:
в интервале колец дерев:
след ножа и оленьих пант.
настоящее здесь и там:
каждым будущим «прошлым летом»
обгораю, кору нагрев,
и пишу, в летаргию впав…
нацарапанное – смолит,
собираю в пустые банки.
по зарубкам читать печаль
и шершавить вельвы ладони.
та придет по тропе муравьиной:
домотканый подол рубахи.
в одиночестве совершенном
всё камлает в пылу агоний.
объяснение всегда ли есть…
без реликтовых сосен здесь…
Hard-фьорд… воссозданный день
шелестящей обёрткой
паромный билетик уронен за борт…
фьорд…
оставит левобережной, или бережно в пледик укроет
на маленьких сходнях? и фильм о закате покажет,
и влажен, нос песий уткнется, породою горд:
ничей, вольный, дикий, дворняжий,
как в каждом житье гаражном…
Hard-фьорд…
жду паром, исполняя почти ритуальный танец:
пловец из меня неважный… толп —
массовый сход показал:
нет строгости хуже, чем воля контроля: стой «за»
каждым и каждой; в нордической стойкости жду…
и выгрузка время заката съедает; среда их:
Нard-Фьорд каждодневно для глаз:
красив, обязателен каждому фото: массив, кряж,
рубцующий шрам земли; особенный дар за работой
следить, как сок млечный течёт водопадно-томлив
с вершин с нежным привкусом тающий пены.
ничуть не степенны, норвеги горластей нас:
поди, докричись с точки «мордочки лисьей»*
до самой сокрытой от всех посторонних глаз,
когда шум воды из горнил осиянных высей:
предел децибелов! и белая пена его не снижает,
а камушек каждый: импаст…
не стройте дольмены пред доменной мощью!
я знаю! он также раздавит и нас: как глыбу земную,
едва попадём брызгам колющим в ощип!
затянет, восторг – еще тот шаман: шаг сделал,
и бросишься в гибель, им управляем, ведом,
обладая ментальным, как жвачкой ментольной,
и тем моментальным,
что сделает наш роман короче на точку.
за ней столько скрыто… не думать об этом здесь,
в норвежской земле, вернее её «камчатке»,
и дня невозможно, крича ей:
«ледник твой сошел не с полей!
он с неба свалился, и носит луны отпечатки!»
он холоден также,
недосягаем, безлюден, таинственен…
контур слепой судьбы, когда та не знает,
как выглядеть может ложе.
оберткой блестящей – билетик паромный в воде…
закатное солнце воссозданный день итожит…
