Можно было пойти по легкому пути, просто запустив печатный станок, бросить в оборот еще больше денег. Да только кто смог бы прокормить растущее в своем количестве население планеты, если для этого пришлось бы еще больше работать в зараженных радиацией полях, еще усерднее разгребать разрушенные постройки, неустанно восстанавливать инфраструктуру. Я не знаю, был ли выбор у тех, кто стоит у руля, но, похоже, пойти по пути усмирения аппетитов тех, кто не привык сдерживаться, они не посчитали нужным. Или просто испугались за свою собственную шкуру. Всего за пару месяцев жалких попыток успокоить растущее недовольство среди тех, кому навешали ярлыки «слуги», выполняющих свои обязанности за гроши и не имеющих практически никакой возможности выбраться из этого социального статуса, общество окончательно раскололось на две части: рабов и их рабовладельцев и не согласных со своей участью мятежников.
И это стало очередным шагом назад на пути развития цивилизации. Те, кому хватило силы воли и смелости, покинули большие города, став ненавистными изгнанниками, которых всеми силами пытались вернуть на их место прислуживающие элитам миротворцы. Хотя, едва ли их вообще стоило так называть, ведь кроме растущей озлобленности и разрозненности они не добились ровным счетом ничего, не говоря уже о каком-то там эфемерном мире. Гетто, в которых обосновывались люди, жаждущие хоть какого-то подобия свободы, были бельмом на глазу для власть имущих. Поначалу пытались уничтожить такие поселения в зачатке, выжечь напалмом, но это лишь усугубляло и без того шаткое положение правительств. Оставшиеся слугами люди видели, что для их предводителей их жизнь не стоит ровным счетом ничего. Отток беженцев из больших городов только усилился, вынуждая властей оставить мятежников в покое, наспех возводя высокие стены вокруг своей обители, якобы, чтобы защититься от набегов избравших иной путь мятежников, хотя, на самом деле, пытаясь удержать драгоценную рабочую силу в узде.
Социальные статусы и ранги были четко поделены, рождаемость контролировалась, передвижения между городами были сведены к минимуму. Об оставшихся на свободе, пусть и каждый день сражающихся за свое существование людях даже говорить было нельзя. О них просто предпочитали молчать, лишь иногда пичкая новостями о разразившихся в каких-либо из гетто эпидемиях, перестрелках и кровавых бойнях. Рабы должны были четко уяснить: их незавидная участь в сто крат лучше той, на что они могут себя обречь, рискнув пересечь границы города и отправившись на поиски лучшей доли. Путешествия, круизы, обмен культурными ценностями и достижениями науки были под тотальным контролем правительств. Ничто не должно было пошатнуть хлипкий баланс. Люди должны думать лишь об удовлетворении своих базовых потребностей, не задаваться лишними вопросами, о какой вообще культуре в таких условиях может идти речь? Управлять голодными и глупыми куда проще, чем думающими и стремящимися к лучшей жизни. Это был путь в никуда, за три года скитаний я это четко уяснила.
И пусть моим союзникам приходилось нелегко, каждый день мы должны были бороться за свое право жить так, как хочется, а не по указке властей, но у нас, кажется, было куда больше, чем у всех, кто жил за высокими стенами. Мы были свободны, могли позволить себе сменить место жительства, увидеть хотя бы часть окружающего нас прекрасного мира, упиваясь воспоминаниями, надеждами на то, что когда-нибудь все вернется на круги своя, возведенные баррикады рухнут, и человечество снова научиться жить осознанно, считаться с мнением и желанием любого, независимо от его социального статуса.
