Которые развратную глубину затеняли портьерами, столь же алыми, как и ночной прилив,
Окутывавший бахрому диванов потусторонней, мистической фетишизацией.
* * *
Пышные, бархатно-черные похороны красных комнат зазывали стонами вдову,
И она, облаченная в кружевные одежды, влачила вслед за собой кровавые хлысты,
Которые были такими же траурными, как и ее вуали, скрывающие жесткие черты.
* * *
Соблазнами пунцовых, как адские кельи, губ расцветали черные шипастые фантасмагории
Любвеобильных ласк и извращений, что пронзали краснотой распустившихся катафалков
Инфернальные угодья комнат, – в эротическом ужасе их ниш инстинкты взывали к потенциям луны,
Что блудно цепенела над бархатными усыпальницами, погруженными в мистический, алый свет,
Укушенный безмолвием красных свечей, изливавших свою черную магию на храмы ночи и секса.
* * *
Червоточины украшали бутоны, тревожа завесы из шипов своими любвеобильными садизмами,
И метки их лобзаний, лелеявшие постели варварских преступлений, зияли, как пурпурная рана,
Раскрывшаяся ярко-алыми, воспаленными дырами пульсаций нежных и любовных девиаций.
Угрозой расстилаясь над будуарами, что были усыпаны лепестками роз, сладострастие омывало тела,
И капли кровавых фонтанов обжигали кожу подобно воску красных свечей, возбужденно текших во тьме.
* * *
Надругательств прекрасные рвы, распускавшиеся утонченными стенаниями бутонов,
Приникали к алтарям надменных извращений, извиваясь в алых оковах,
И сплетались в кокон изысканного капкана, который антрацитовые ошейники
Оборачивал вокруг гибких стеблей, лаская их, как шабаш овитых змеями тел.
В агатовых вздохах будуара, обнажившего пышную гряду волчьих, голодных оскалов,
Таились букеты пунцовые – капканом жадных поцелуев, изысканно распускавшихся убийствами,
Рдели гнетущие пологи их дьявольских балдахинов: они источали ядовитые афродизиаки,
Когда хлесткие плети скользили по стекающим складкам похоронных шелков,
Дразня бугры и жалами увенчанные раны, чья красота лоснилась траурной мессой:
Дрожь безумных и волнительных укусов обрамляла красные корсеты,
Трепеща над куполами арочных узоров из багряных роз, ласкающих кружево красных перчаток.
* * *
Бордель бутонов раскрывался как дикая греза в сладости флагелляций прелестных,
Изнемогших от ленной неги и пышущих изобилием: невесомое, как шелк, дыхание
Обволокло вздохами эфемерные миражи, являя черно-красные контрасты жестокости,
Когда антрацитовый полог, окруженный бахромой змеиных хвостов, разверзался во мраке
Как огромный алый цветок, пульсирующий гладкими лепестками, – они извивались,
И бутон, обнаженный в приглушенном красном свете, выгибался, ныряя в удовольствия,
Которые, извлеченные из темноты, окутывали торшеры своей насилующей зрелостью:
Они, как налитые сочностью плоды, лоснились среди черных лоз и украшали сады
Гроздьями ядовитых импульсов, что захватывали блаженства, затягивая их тугими узлами.
Постель ночного стона в бархате из красных шлейфов, их томное, цветущее содомом увяданье
Плодило скотские желания, возбудившиеся видом обсидиановых крыльев, накрывших будуар.
Овившись страхами простынь, они взметали балдахины, притворяясь соблазнительными гостьями,
И сулили гибельные искусы, пустившие ростки во чреве и превратившие арки в любовные храмы,
И черный змей, проникнувший в их дивно-соблазнительный секрет, как дьявол хитроумный,
Аморфным веяньем грядущих искушений точил души багровый ад из преступлений.
