Что порослью антрацитовых веревок украшали чувственные ложа.
Развилки райских аллей кишели чудовищными удовольствиями, благоухая
Над уродливой красотой супостатов, чьи извращенные фантазии связывали будуары Эдема.
* * *
Дурман и опиум, как змеи, ползли к возбуждающей трепет дьявольской страсти,
Украшая алые комнаты венками из мехов и плетей, и она оживала в узурпации искусов,
Ублаженная ласками и обвиваниями их гибких, чувственных хвостов:
Она сметала яростный экстаз, голодных извергов безумный шабаш, реявший меж клумб, —
То влажных языков скольжение и похоти невинное явление, как трепет благоденствия, цвело,
Прорвавшись сквозь Эдема чащи, – они заставили страдать и гарпий, впившихся в уста,
И извращений хитрые соблазны, оплетшие ядовитыми лианами черную кожу дивана.
* * *
Скользкий садизм, как лоснящаяся чернотой змея, клубясь среди мистически красных борделей,
Выползал из блудного алькова, украшая содомией антрацитовых плетей кружевные пологи,
И, погрязшие в сплине густой темноты, чудовища облачались в алые одежды, дабы их траур
Обволакивал крыльями пунцовые галлюцинации отравленных любовников, которые возлежали
На шипастых постелях, что были завешены траурными балдахинами и облекали в похороны Скорпионьи гнезда, сцепившиеся жалами в убийственной и эротической схватке.
* * *
Лаской и негой была обвита лживая маска греха, увлекающая в плен
Пунцовые лабии бутонов, прильнувших к блуду алых, как кровь, келий,
Чьи розги черной кожей змеи изгибались в диких флагелляциях,
Хлеща облаченные в латекс тела, распустившиеся, как психоделический цветок.
Искус блестел, переливаясь металлическим хвостом в малиновом полумраке,
Заманивая в стальные дебри терний соблазны, оголившие серебряные колья,
И переливы черноты обтекали зеркальные отражения, даря им изящные метаморфозы чешуи:
Когда похоть возникала среди возбужденных стеблей, они обсидиановой гладью трепетали,
Развязывая поединки клинков, вознесенных остриями над совокуплением жал.
* * *
Стрельчатые окна над алтарями зарделись, подобные дьявольски красному маяку,
И руки в железных браслетах, поддаваясь их власти, рассекали кнутами садизм розового сада,
Проникали в клубы черных змеиных гнезд, словно шип, что украшал черные шлейфы яркими,
Восторженными цветками, раскрывшими лепестки, дабы встретить инфернальную красоту
Внутри содомических развлечений, – они украшали красным латексом кафедры черных комнат,
Что, эбеновые колонны вознося к обсидиановым потолкам, растворялись в красных полосах света:
Его алое сияние текло из кровавых шлейфов светильников, чья алая, мистическая бахрома,
Окутанная демонической вуалью одержимости, отражала багряные отсветы на стенах.
* * *
Обернутые в черный траур и похоронные одеяния, любовники внимали ласкам соблазнительных колыханий комнат,
Чьи балдахины притягивали их кошмарными сновидениями и пышной эротичностью смерти,
И, замершие в ожидании преступлений, жала распускались в невиданных дотоле формах, маскируясь под блудные трансформации экстаза,
Когда красные алтари из свечей взывали к дьяволам, распускаясь потенцией конвульсий,
И заковывали в цепи вульгарную каторгу их извращенной связи, бередившей раны враждебной властью фатума.
* * *
Бордели из преступных будуаров, сомкнувшихся вампирическим засосом
На шеях мраморных статуй, обласкивали колонны комнаты алой червоточиной поцелуя,
И неги ведьминых снов распускались, как кровоточащий цветок,
