Во хмелю слегка
Лесом правил я.
Не устал пока, —
Пел за здравие. (1, 1, 461)
Этот песенный зачин созвучен настроению известных строк поэта «ветер пью, туман глотаю», вполне может рассматриваться как некое начало песенной биографии Высоцкого и соотносим с его прощальными словами «Пропадаю, пропадаю...».
Трагическое мироощущение Высоцкого, его тяготение к «смертному», пограничному, «кабацкому» близко есенинскому мироощущению, в котором, если судить по стихотворениям «Москвы кабацкой», есть и упадничество, и опустошенность, и одиночество, и отчаяние, есть и стремление преодолеть эти настроения, вырваться из плена неприкаянности и тоски:
Не хрипи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Успокоит меня навсегда.
У Высоцкого в стихотворении «Кони привередливые» мы находим строки, перекликающиеся с есенинскими:
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю...
Что-то воздуху мне мало – ветер пью, туман глотаю, —
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю! (1, 1, 378)
По справедливому замечанию Н. Крыловой: «Фольклорная, глубоко традиционная природа «кабацких» мотивов у Высоцкого уясняется особо очевидно при соотнесении его текстов с «кабацкими» поэтическими циклами С. Есенина – элитарного авангардного поэта, также избравшего сознательно имидж хулигана, скандалиста, пропойцы и бродяги. Есенинский антигерой также противостоит вовсе не идеальной человеческой личности, а тем, кто «грабил лесом»; «уличный повеса, улыбающийся встречным лицам», бросает вызов тем, кто «расстреливал несчастных по темницам!» (27, 113)
Звучащий голос Высоцкого (два монолога Хлопуши из поэмы – пятая часть «Уральский каторжник») на уроке, посвященном поэме Есенина «Пугачев», позволит ярче и образней представить образ Хлопуши. Запись этой сцены из спектакля «Пугачев» в Театре на Таганке, ставшей в силу дарования актера кульминационной, дает возможность почувствовать силу, мощь голоса, артистический темперамент Высоцкого-актера, который дал основе труднейшей роли свою звуковую палитру. От зубного скрежета к страдальческой песенной протяженности, от дикого рыка, хрипа к призывному, трубному звуку – таковы краски этой палитры.
Первый монолог Хлопуши начинается словами: «Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!» В нем он, беглый каторжник, рвется к мужицкому царю, веря и не веря в то, что нашелся на русской земле защитник для простого народа:
Чернь его любит за буйство и удаль.
Он пытается прорваться сквозь цепи пугачевской охраны:
Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека.
Не столько сами слова, сколько то, что было скрыто за ними, передает внутреннее напряжение и силу чувств, переполнивших душу героя.
Во втором монологе «Где он? Неужели его нет?» поражает драматизм ситуации, когда губернатор Рейнсдорп пытается подкупить Хлопушу, чтобы тот расправился с Пугачевым:
Ты, конечно, сумеешь всадить в него нож?
(Так он сказал, так он сказал мне.)
Вот за эту услугу ты свободу найдешь,
И в карманах зазвякает серебро, а не камни.
Чтение Высоцкого со смысловыми и интонационными акцентами помогает увидеть человека, потрясенного гнусным предложением убить бунтаря и заступника Емельяна Пугачева. Три раза повторяются слова: «Так он сказал», и каждый раз Высоцкий находит новые интонационные оттенки.
Чтобы понять, как тщательно работал Высоцкий над ролью Хлопуши, можно предложить учащимся послушать студийную запись голоса Есенина, сделанную в 1924 году. Из сравнения двух исполнений становится понятней та близость, которую ощущал Высоцкий, читая Есенина. В этом есенинском монологе, казалось, уже не Хлопуша, а он сам пел-полукричал речитативом рвущиеся из нутра громоздкие, неожиданные образы:
