Оренбургская заря красношерстной верблюдицей
Рассветное роняла мне в рот молоко.
И на самой неистовой ноте в спектакль врывался вопль беглого каторжника:
Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека...
По признанию товарищей по сцене, Высоцкий, интуитивно подхватив звуковой и образно-ритмический ряд есенинского чтения, стал своеобразным камертоном всего спектакля. Он, как бы читая «под Есенина», вкладывал в него, естественно, немалую долю собственного воображения и таланта.
Всматриваясь вместе с учащимися в лирические ощущения двух больших русских поэтов, несомненно родственные в своих проявлениях, учителю важно донести до школьников, что присущие Высоцкому и «кабацкие мотивы», и та любовь-тоска по родине, которая не покидала и за рубежом, и даже дома, рождали в Высоцком своего «черного человека» и свою «уходящую Русь», нежность к слову и надрыв, внутреннюю песенность стиха и – временами – неизлечимую, ничем не заливаемую тоску, конечно же, отличные, но чем-то схожие с есенинскими.
3. Высоцкий и Маяковский (творческая перекличка)
Рассматривая традиции Маяковского в современной поэзии, учитель вправе обратиться к имени Высоцкого, потому что эффект присутствия Маяковского в поэзии Высоцкого прослеживается на протяжении всего его творчества и в общих мотивах, и в близости поэтики, и в глобальности и историзме поэтического мышления.
Участие Высоцкого в поэтическом спектакле по стихам Маяковского «Послушайте!» в Театре на Таганке особенно ценно для нас, так как дает возможность услышать в исполнении Высоцкого фрагмент из спектакля – отрывок из стихотворения Маяковского «Юбилейное»: «Мне бы памятник при жизни полагается по чину...»
Обращаясь к работе Высоцкого над этим спектаклем, К. Рудницкий писал: «Высоцкий в теме Маяковского подчеркивал то, что роднило его с Маяковским, – агрессивный наступательный дух, ярую ненависть к мещанину, горькую иронию и бескомпромиссную веру в скорое преображение бытия. Особенно – незабываемо хорошо – читал он «Юбилейное», фамильярно и дружественно сближая Маяковского с Пушкиным». (25, 28)
Финал стихотворения в чтении Высоцкого насыщен экспрессией и патетикой:
Мне бы
памятник при жизни
полагается по чину.
Заложил бы
динамиту
– ну-ка,
дрызнь!
Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю всяческую жизнь!
Стихотворение «Юбилейное», в котором Маяковский, исповедуясь Пушкину в самых сокровенных своих мыслях и чувствах, всерьез задумывается о подведении жизненных итогов, многое сближает с «Памятником» Высоцкого.
Мотив предопределенности судьбы, краткости жизни, не позволяющей реализовать заложенные в человеке возможности, который, вспомним, звучит в поэме «Про это», во многом близок и Высоцкому с его трагическим мироощущением жизни.
И у Маяковского образ лирического героя поэмы:
Я свое, земное, не дожил,
на земле
свое не долюбил
нес в себе реальные черты самого поэта, и во многих стихотворениях Высоцкого мы встречаем тот же мотив незавершенности человеческой жизни. Например, в стихотворении «Кони привередливые» – «И дожить не успел, мне допеть не успеть».
А в песне «Прерванный полет» тревожная мысль о несовершенстве своей жизни доведена до гиперболизированного, безысходного отчаяния:
Кто-то высмотрел плод, что неспел, —
Потрусили за ствол – он упал...
Вот вам песня о том, что не спел
И что голос имел – не узнал...
Смешно, не правда ли, смешно!
А он спешил – недоспешил, —
