Но не только когнитивные структуры – глубинные мотивы подталкивают нас в направлении истолкования случая как предзаданного. Предназначение, говорит Ж. Бодрийар, – «вот главный корень умопомрачительности обольщения, как и любой другой страсти. Предначертанность – вот что изощряет лезвие рока, по которому скользит удовольствие, вот что несется стрелой остроумия, наперед сочетая движения души с их грядущей судьбой и смертью…»[1]
Для того чтобы не гоняться за призрачными закономерностями, наверно, нужно достичь той степени самодостаточности, той мудрой ироничности, с которой лирический герой «Писем к римскому другу» Бродского констатирует:
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
Закономерности подчиняют себе прихотливую игру случая. Там же, где закономерности нет, человек ее придумывает и домысливает – известный социальным психологам феномен «иллюзорной взаимосвязи». Даже маленькие дети с недоумением и какой-то завороженностью прослеживают причудливый путь былого соединения членов семьи в одно, как в старом анекдоте: «Папочка, ты где родился? – В Нью-Йорке, дитя мое. – А ты, мама? – В Оттаве. – А я? – В Альбукерке. – Это действительно странно, что все мы встретились».
Но, возразят мне, немало и тех, кто рад считать замечательной и счастливой, порой незаслуженно счастливой, случайностью свою встречу с любимым. Так, у Виславы Шимборской («Любовь с первого взгляда») читаем:
Оба они убеждены,
Что их чувство было внезапным.
Такая их уверенность прекрасна,
Но неуверенность еще прекрасней.
Считают, что, если они не знали друг друга раньше,
ничего никогда не было между ними.
А что на это скажут улицы, лестницы, коридоры,
Где они могли сталкиваться не однажды?
…Очень бы их удивило,
что уже долгое время
играл ими случай.
Еще не совсем готовый
превратиться в их жребий,
сближал их и отдалял,
перебегал им дорогу
и, сдерживая смех,
отскакивал в сторонку…
Перед нами скорее неуверенность (которая «еще прекрасней»), чем уверенность в случайности. Проще «вытеснить», отрицать, отклонять цепочку событий и встреч, приведших к «отмеченной» встрече, наделенной правом представлять собой «начало всего».
Снова обратимся к Бродскому: «Случайное, являясь неизбежным, / Приносит пользу всякому труду». Здесь возможны по меньшей мере два варианта прочтения. Первый – случайное начинает казаться неизбежным в обратной перспективе, когда мы уже знаем концы и финалы того, что завязывалось так случайно. Второй – неизбежно в любой жизни, в любой деятельности сохраняется доля случайного. Любая жизнь «обрастает» возможностями. И именно они порой сообщают радостное вдохновение и жизни, и деятельности. И тем самым «приносят пользу всякому труду».
Между случайным и неизбежным лежит область неслучайного, о которой мы и будем говорить далее, но сначала несколько слов о «детерминирующей» границе неслучайного: о неизбежном, неотвратимом, непреложном. Так, таинственность и всевластность Судьбы проявляются и в ее поэтических характеристиках. Неизбежность и неотвратимость Судьбы практически синонимичны, как и синонимичны в данных контекстах неодолимость, неотразимость, неукротимость, безошибочность судьбы[2].
Неизбежное – это то, к чему непременно приведут любые пути, как бы ты ни старался избежать этого, как в знаменитой притче о всаднике и о Смерти, от которой он пытается укрыться в далеком Багдаде. Впрочем, неизбежными могут быть и радостная встреча, и личностный рост, и все, что является трудным и от чего так хочется уклониться, но мудрая рука судьбы толкает тебя в этом направлении.
