Лопаты - страница 6

На сколько мрак этой комнаты вчера мне показывал сложность моего положения, но при этом, рисуя яркие, оптимистичные картины моего нового бытия, на столько утренний свет высмеивал вечерние страхи и размывал те картины блеклым светом реализма. Да, судьба не казалась сейчас уж такой никчемной, но и пришло осознание, что я понятия не имею, как, с чего и главное, где начать поиск работы. Вдруг от этих мыслей, или еще по какой причине, но дико заболела голова. Надо выпить колу, а значит все-таки придется принять душ и выйти наружу.

За окошком в холле я увидел другого человека. Тоже араб, но уже взрослый, лет сорока- сорока пяти. Худощавый, с впалой грудью и согнутой спиной, словно по нему проехало колесо, с очень темными и выразительными глазами, взгляд, которых, как-то неприятно проникал в тебя, образуя внутри пустоту, хотя при этом тепло улыбались. Он забрал ключ и спросил, намереваюсь ли я продлевать, получив утвердительный ответ, попросил оплату. Ох, как же мне ненавистно сейчас это слово, как тяжело расставаться с каждой купюрой. В эти мгновения, я ненавидел себя и весь материальный мир, мою уязвимость, неспособность, слабость перед ним. Да это слабость, конечно слабость, нельзя ей поддаваться, нельзя подчиняться. Я расплатился и вышел.

Улица оставалась по-утреннему безлюдна и меня радовало отсутствие мельтешащих людей, которые бы раздражали и без того звенящую голову. Яркое солнце, которое обычно поднимает настроение, иммунитет и оптимизм, сейчас оказалось раздражающим фактором. Я шел быстрой походкой, не поднимая головы, стараясь ни на что не смотреть. Я отключил сознание, не хотел думать ни о чем, пока насыщенный вкус газированного напитка не попадет в меня, прикончив эту боль, странно, но обычно мне это помогало.

Я устроился в ближайшей кофейне, где получил разбавленный льдом стакан колы, чего я терпеть не мог, но все-таки заставил себя настроиться и начать думать о работе. Итак, что я умею, на какую работу способен, куда у меня есть шансы устроиться? На что вообще я могу рассчитывать? Я стал перебирать в голове доступные для меня профессии и вдруг понял, что не могу сосредоточиться, все мое внимание уже давно переключилось на улицу. Там на скамейке сидел старик, он кормил птиц. Лицо его выражало толи тревогу, толи озабоченность. Я посмотрел на птиц и сразу понял драму, разыгравшуюся на тротуаре. Старик кидал одинокому голубю кусочек хлеба, тот важно, переваливая свое круглое тельце с лапы на лапу, двигался к еде, но в последний момент к нему подлетал с громким чириканьем воробей, хватал хлеб и уносил его к ватаге таких же наглых приятелей, которые шумно сидели в стороне. Старик снова кидал хлеб и снова все повторялось. Старик жалел одинокого голубя, возможно, их одиночество было взаимным. Тогда он отломил кусок побольше и снова бросил голубю. Пернатый грабитель тут же подлетел и схватил хлеб, но кусок оказался тяжеловат для него, на что и рассчитывал старик, воробей пытался с ним улететь, но силенок хватало только чтобы подняться и тут же упасть, наглец не сдавался и короткими прыжками пытался утащить добычу. Голубь с видом гордого чиновника не двигался и наблюдал со стороны, старик уже откровенно злился, меня же разбирал смех.

Как же хорошо, подумалось мне, сидеть и наблюдать мир со стороны, не участвуя в нем. Как удобна эта роль стороннего наблюдателя. В такие моменты хочется, чтобы ничего не менялось, стакан был всегда наполнен, в кармане деньги, а в голове отсутствие заботы о них и вообще заботы о чем либо, а в глазах красота, но не красота, улавливаемая сухой механикой зрения и передающая лишь видимую им картинку, а красота, приходящая из сознания, навязываемая им. Жаль, что такие моменты лишь мгновения. Затем происходит щелчок и что-то в сознании меняет тему, интерес, настроение, так и сейчас, как будто стоявшая в стороне и ожидающая своей очереди, снова всплыла череда профессий. Я почувствовал, как складки губ вернулись в начальное положение, как напряженное лицо обмякло и теперь всего лишь выражало траур по недавно ушедшей улыбке. В голове проносилось: официант, посудомойщик, уборщик. Я снова посмотрел на улицу, старик ушел, черт, с раздражением выкрикнул я про себя, одинокий голубь, одинокий старик, после себя оставили только одиноко пустую улицу, такую же, как они, словно заразив ее одиночеством. Официант, посудомойщик, уборщик…