Эш, представившись и изложив (весьма туманно и упустив детали о призраках и проклятых черепах) суть проблемы – необходимость отвлечь и развеселить группу людей, охваченных «странным нервным недугом», – был удивлен быстротой, с которой Флиткрофт согласился.
«Нервный недуг, говорите, милорд? – Джозайя хитро подмигнул. – Да еще и заразный? Что ж, это поинтереснее, чем мои обычные слушатели, которые смеются в основном из вежливости или потому, что уже изрядно приняли на грудь. Вызов принят! Ведите меня к этим… больным! Уж если мой талант не сможет их расшевелить, значит, дела их совсем плохи!»
Обратный путь на Сэвил-Роу в компании говорливого и жизнерадостного Флиткрофта показался Эшу на удивление коротким. Актер всю дорогу травил байки и анекдоты, заставляя лорда Пиппингтона, несмотря на всю серьезность ситуации, несколько раз улыбнуться. Призрак Пипа, невидимый для Флиткрофта, одобрительно кивал и отпускал свои комментарии, которые слышал только Эш («А этот парень не так уж и плох! Почти как я, только… э-э… живее»).
Когда они прибыли на место, картина стала еще более удручающей. Количество «смеющихся» увеличилось, они уже не просто хохотали, а скорее конвульсивно дергались, издавая какие-то хриплые, лающие звуки. Некоторые обессиленно сидели прямо на мокрой брусчатке, но смех не отпускал их. Несколько констеблей, прибывших на подмогу первому, растерянно топтались поодаль, не решаясь приблизиться.
«М-да, – протянул Флиткрофт, на мгновение утратив свою обычную удаль. – Зрелище, достойное кисти мистера Хогарта в его самые мрачные дни. Ну что ж, попробуем разогнать эту… тоску смехом иного рода».
Он решительно шагнул вперед, вскочил на подвернувшуюся под ноги пустую пивную бочку, откашлялся и зычным, хорошо поставленным голосом, привыкшим перекрывать шум театральной галерки, рявкнул:
«Почтеннейшая публика! Дамы и господа, а также те, кто еще не определился! Вашему вниманию предлагается уникальное представление! Только сегодня и только сейчас – человек, который заставит вас забыть о своих горестях, печалях и… э-э… непроизвольных сокращениях диафрагмы!»
Несколько смеющихся на мгновение замерли, их хохот на секунду прервался, сменившись удивленным иканием. Они повернули свои искаженные весельем лица в сторону Флиткрофта.
Актер, поймав их внимание, не дал им опомниться. Он начал свой монолог – поток невероятных историй, каламбуров, пародий, смешных наблюдений из жизни лондонских обывателей. Он говорил быстро, ярко, жестикулируя, меняя голоса, изображая различных персонажей. Его юмор был простым, понятным, местами грубоватым, но удивительно живым и заразительным – но уже другой, здоровой заразительностью.
И, о чудо, это начало действовать.
Сначала один из «больных», молодой подмастерье, который смеялся до слез уже битый час, вдруг фыркнул от какой-то особенно удачной шутки Флиткрофта. Его истерический хохот сбился, на мгновение сменившись обычным, хоть и несколько удивленным смешком. Затем другой, потом третий… Словно волна здорового, осмысленного смеха начала вытеснять тот, другой, безумный и пустой.
Эш наблюдал за этим с немым изумлением. Люди все еще смеялись, но теперь это был смех узнавания, смех облегчения. Их лица постепенно приобретали нормальное выражение, судороги прекращались.
«Невероятно, – прошептал он. – Это работает…»
«Я же говорил, милорд! – торжествующе прошелестел рядом Пип. – Иногда лучшее лекарство от безумия – это доза другого, контролируемого безумия! А теперь, пока они тут… э-э… проходят курс смехотерапии, у нас есть шанс наведаться к нашему Барону. Думаю, сейчас он особенно уязвим и, возможно, более сговорчив».
