Лоскутное одеяло (сборник) - страница 16

Эта история началась с самого обыкновенного кулинарного рецепта. Должна была зайти в гости моя американская тётка. А в холодильнике, кроме фарша, ничего не было. И моей жене пришла в голову гениальная мысль. Приготовить фарш в виноградных листьях. Всё бы хорошо – только где-то нужно было эти виноградные листья раздобыть. И мы, несмотря на позднее время, пошли их искать. На улице было темно, каждый второй фонарь – разбит. Не то что виноградных листьев – мы и собственных ладоней не видели. Так и вернулись бы ни с чем, если бы не услышали настойчивый писк из подворотни. И мы, не сговариваясь, пошли на звук.

Источником писка оказался крошечный, лежавший под тусклой дворовой лампой, котёнок, судя по всему оставленный матерью без молока и умирающий. Что оставалось нам делать, как не посадить его на ладонь и не отнести домой?

При домашнем освещении котёнок оказался довольно бандитского вида. Он решительно отказался от молока из соски, но на ошмётки бульонной курочки пошёл с остервенением.

– Давай назовём его Птичкой, – предложила жена.

Рахит и дистрофия так причудливо объединились в этом существе, что он действительно стал похож на пернатого. Не хватало только крылышек за его неправильно сросшейся дугообразной спинкой.

…Прошло несколько месяцев. За это время моя жизнь резко изменилась. Как будто какая-то кошка пробежала между мной и моей женой. Мы стали ссориться. И однажды жена собрала вещи и переехала к матери. Но вечером всё же позвонила. Конечно, сказала она, наши отношения переживают не лучшие времена. Но у нас есть кот, которому нужна наша помощь.

Дело в том, что этот подросший и возмужавший, но ещё не вполне залечивший дистрофию красавец умудрился подхватить свищ, отчего бока его не только кровоточили, но и гноились. Он пытался вылизывать себя самостоятельно, но требовалась врачебная помощь. Заключалась помощь в том, что я держал животное спереди, а жена сзади методично опускала ему в рану ватку с какой-то дрянью. Отчего кот истошно кричал, рвал когтями мои руки и джинсы и, временами утихая, нервно закатывал глаза.

Процедура имела место дважды в неделю. Жена приезжала, и мы, не разговаривая, брались каждый за свою половину кота. И начинали экзекуцию.

К сожалению, коты не пьют алкоголь, не ругаются матом и никогда не слышали о том, что боль надо переносить стойко. Поэтому наш кот всеми доступными способами объяснял нам, что ему больно. Объяснял, в основном, мне. Причём, надо отдать ему должное, каждый раз находил всё более веские аргументы. Пока однажды не погрузил свой заражённый клык в мой большой палец.

С котом разговаривать было бесполезно. Жена водила моим пальцем в наскоро приготовленном содовом растворе и тоже вроде бы была стороной пострадавшей. Если я кого и казнил, то себя, согласившегося жить и ежедневно лицезреть этого везунчика жизни, само присутствие которого заставляло усомниться в разумном построении мира.

В этот раз жену я отослал самолично. В ближайшую неделю переносить я мог только отца и, как ни странно, нашего красавца-кота. Раны и увечья нас как-то сблизили.

Прошла ещё неделя. Кот, оставленный без ухода, на удивление быстро выздоравливал. Свищ рубцевался на глазах, и коричневая корочка местами уже отпадала, обнажая какое-то подобие розовой кожи. А вот моему пальцу не помогали ни содовые растворы, ни спиртовые примочки. Он разбухал, становился неопрятно-бесформенным.