– Будешь? – переспросила Наталья Игоревна.
– Разживин деньги отдал тебе?
– Сыночка, давай покушай сначала… С самого утра голодный, наверное…
Наталья Игоревна шагнула от плитки к столу и погладила сына по волосам. Илья отстранился и, проскрежетав стулом, отправился на веранду, прикуривая на ходу. На антресоли Евхаритская нашла кружку, налила в неё чай, понесла следом.
– Деньги где, мам? – повторил Илья.
Он держал грязно-зелёными пальцами сигарету, продолжая хмуро глядеть под ноги. Евхаритская всплеснула руками:
– Илья, ну хоть бы умылся, прежде чем за стол садиться! Иди, растворитель возьми наверху.
Она поставила кружку на скатерть, и обернулась, готовая идти за полотенцем, но не успела и двух шагов сделать, как из-за плеча полетел гневный окрик:
– Ма, ты глухая что ли? Где, говорю, деньги мои?!
У Натальи Игоревны похолодело внутри. Она живо обернулась и попятилась к телевизору, скрестив на груди руки. С напряжением в голосе пробормотала:
– Так, ты чего кричишь?
Илья вместо ответа подхватил и швырнул в мать кружкой. Кипяток выплеснулся на стену и на плитку, чай зашипел на раскалённом тэне. Лёгкая пластмассовая кружка попала в губу, скакнула на полку и там завертелась. Из губы засочилась кровь. Евхаритская проглотила подступивший к горлу комок, шагнула к сумке. Вынув деньги, она бросила их на стол и спешно убежала к себе.
– Чё ты вымораживаешь-то меня!! – завопил Илья в спину.
Наталья Игоревна судорожно искала резиновые сапоги. Натянув их, она неверной рукой схватила корзинку под грибы и выскочила на улицу. Сын молча пил чай с булкой, когда она проходила мимо. Его поза была выражением зла и презрения.
К лесу вела узкая стёжка. Прижимая к разбитой губе рукав чёрной ветровки, Наталья Игоревна семенила по ней вдоль дачных наделов. Она шла, приклонив голову, и делала над собой усилие, чтобы умирить плач. Тёрла и щурила воспалённые глаза и поправляла взлохмаченные ветром волосы, которые в спешке не успела убрать должным образом. Не дай бог, кто-нибудь из соседей увидел бы её такой. Щёки жгли слёзы жестокой обиды на Илью. По привычке, появившейся у неё в последние годы, Евхаритская внушала себе, что у сына снова замкнуло в голове; что он опять обдышался клеем и действовал в состоянии помутнения ума; что и сама она сильно сглупила, взяв у Разживина чужие деньги. Так она думала, но если прежде подобный ход мысли помогал ей справиться с терзающей душевной болью, то теперь делалось только хуже. Выходило так, что она просто не могла заставить Илью вести себя уважительно и только поэтому придумывала ему алиби.
– За что-о?.. – шептала она про себя – Я же ему во всём помогаю… Я же ему…
И она задыхалась перед лицом ужасной несправедливости мира.
Перейдя поле, Наталья Игоревна присела на опушке леса и дала волю рыданиям. Спиной к толстому стволу дерева, сидела она на траве и вспоминала, каким хорошим и справедливым мальчиком был её сын когда-то…
Едва окончив школу, Наталья Игоревна – а тогда просто Наташа, – перебралась в Смоленск, чтобы учиться на повара. Первой же осенью её обрюхатил уголовник, отдыхавший между отсидками на шее многодетной супруги, у которой девушка сняла угол. Учёбу пришлось забросить. Она вернулась в Гагарин под крыло уже тяжело заболевшей матери и вскоре переняла на себя её родительское бремя.
Илья рос обычным ребёнком. Учился как все – без больших успехов и неудач. В старших классах, попав на выставку «Моё хобби», обнаружил интерес к рисованию и три следующих года, пока не бросил, посещал художественную школу. И всё это время они жили мирно: ни дома, ни в школе, ни на улице поведение Ильи не становилось предметом особого обсуждения. Так что Наталья Игоревна не слишком переживала за будущее своего ребёнка, считая, что он без труда найдёт колею в жизни. Нужно просто ждать. А пока она бралась за любую работу, всё – чтобы купить больше игрушек, хорошую одежду, мольберт или велосипед, чтобы дать сыну образование и возможность устроить своё счастье.
