Но отец Элеи приятно удивил меня. Попросив у Реодора немного времени на прощание с дочерью, он дождался пока тот покинул холл, а затем обратился ко мне с торжественным видом:
— Элея… — он сделал паузу, задумчиво глядя в сторону, — мне очень жаль, что мы не ладили. Я сейчас только осознал, что дом опустеет без тебя.
Зеор Бирнард вздохнул и, вынув из кармана синюю бархатную шкатулочку, протянул мне слегка дрожащей рукой.
— Это брошь твоей матери, — он кашлянул, словно горло стиснул спазм, и слегка ослабил шейный платок цвета морской волны. — Она мне дорога, как память… Надеюсь, ты будешь беречь ее.
Я приняла увесистую, несмотря на небольшой размер коробочку и открыла ее. На черном бархате лежала брошь — большой драгоценный камень, искусно ограненный, в серебряной оправе. Кажется, это был изумруд — зеленый, почти прозрачный, лишь в его глубине вилась темно-зеленая дымка, беспрестанно закручиваясь и колыхаясь, как живая.
Завороженная этим зрелищем, я хотела было достать брошь из шкатулки, но зеор Бирнард поспешил остановить меня, схватив холодными пальцами за запястье, а другой рукой захлопнув крышку.
— Не здесь, пожалуйста, не здесь, — зачастил он, — мне будет тяжело видеть эту брошь не на моей дорогой Фиоле. Да и твой жених заждался тебя.
Ах да, Академия. Я поблагодарила зеора Бирнарда, сунула коробочку в карман и направилась к выходу.
На зеленой лужайке, на которой ярко выделялись подпалины, где трава скукожилась и побурела от драконьего огня, уже расправил крылья дракон чернее самой темной ночи. Ни одна чешуйка не блестела, а, словно черный бархат, поглощала свет, отчего Реодор казался еще опасней.
Я оглянулась, отыскивая взглядом горгуна, но его нигде не было видно. Хотя хитрый ящер мог таиться под покровом невидимости, как он обычно это делает. Как же его подозвать?
— Горгунчик, иди сюда, — негромко произнесла я в пустоту. Ничего не происходило. Я в ожидании постучала каблучками друг о друга, переминулась пару раз с ноги на ногу и снова позвала горгуна.
Реодор опустил огромную шипастую голову и раздул ноздри, словно принюхиваясь.
— И горгун тебя не слушается, — подозрительно пророкотал низкий хриплый голос, вырываясь из пасти вместе с сизыми клубами дыма. Глядя на это, я не сомневалась, что он еле сдерживается, чтобы не подпалить меня.
— Это очень своевольный горгун, — как можно легкомысленней махнула я рукой и отвернулась, чтобы Реодор не заметил, как беспокойно я оглядываюсь вокруг.
— От тебя пахнет страхом, — рокочущий голос становился ближе, и я уже спиной ощущала жар как от открытого огня. Кажется, еще секунда и он полыхнет, сжигая меня как былинку в лесном пожаре. Я застыла, собирая всю свою волю в кулак, несмотря на то, что инстинкт самосохранения толкал меня вовсю, понуждая скрыться. Но разум точно знал — нельзя. Дезертирство будет означать одно — признание своей вины. Хватит уже бегать.
Я набрала воздух, готовясь повернуться и высказать все. В этот момент снова выскочил горгун, попытался подхватить меня и унести на своей спине. Но я схватила его основания обоих крыльев и закричала:
— Стой! Нельзя!
Горгун остановился, повернув ко мне удивленную донельзя морду с вытаращенными янтарными глазами. Даже зеленый хохолок на его голове встопорщился, выражая крайнее недоумение. Я строго поглядела на него, погрозила пальцем и, спрыгнув со спины, направилась обратно к Реодору.
