Другой лекарь заставил всех пить ужасное снадобье из толчёных кореньев и сушёных жуков. От этого питья многих мутило и выворачивало, но лекарь говорил, что так и надо, это хворь выходит из тела. Третий лекарь сказал, что нужно непременно носить на шее луковицу, и этот был хуже всех. Нику заставляли надевать бусы из очищенных луковиц, из-за которых она всё время плакала, чихала, тёрла глаза и вообще вся чесалась.
Но никакие снадобья и заговоры не помогли. Матушка, Илиник и многие слуги умерли от этой проклятой старухи-хвори, и яр Никай прогнал всех лекарей, а двоих даже велел высечь. С тех пор в Беринкроме стало тихо, пусто и холодно. И всё равно это был её дом.
Но ослушаться яра было немыслимо, и Ника, утерев слёзы, отправилась собирать вещи.
Во время сборов выяснилось, что Нике нечего надеть в дорогу: из старых платьев она выросла, а о пошиве новых после смерти матери никто не озаботился. Яр только отмахнулся досадливо:
– Я и так даю этим чистюлям кучу сребров, пусть сами её и оденут.
Служанка Пина побоялась дальше надоедать яру такими пустяками и решила поступить по своему разумению, тем более что она-то и должна была сопровождать ярскую дочку в Стоволье. Она перетрясла сундуки и подобрала кое-что из тёплой одежды умершего Илиника: длинный дорожный плащ, дублет и штаны почти впору.
– Вот и славно, вот и умница Пина! Оно и сподручнее мальчиком-то в дороге прикинуться, а то всякое, яринка, бывает. Да и волосы у Вас как раз обрезаны после болезни. И плащик-то какой добротный, тёплый, новый совсем! Вот и будете братика любимого вспоминать, светлого сокола нашего… – Пина сделала вид, будто смахивает слезу. Она до сих пор побаивалась, что кто-то узнает, что это она стащила два отреза дорогой ткани из сундука покойной хозяйки.
Сопровождать Нику и её служанку отрядили долговязого Фома, который до этого работал на конюшне. Яр вручил ему запечатанный сундучок с письмом к настоятельнице монастыря и оплатой за год обучения. И добавил:
– Головой отвечаешь. Из-под земли достану.
И Фом не сомневался – достанет.
Через два дня ранним утром из Беринкрома отправился обоз с пушниной и мёдом, а вместе с ним покинула родное гнездо Дариника, дочь яра Никая, хозяина замка Беринкрома, владетеля Тмени.
Обоз шёл до Ухони, городка в Стоволье, где проводились осенние торги.
На перекрёстке у Драконьего Хвоста, где расходятся дороги на Тмень, Улгай и Стоволье, хозяин каравана достал заветный бурдюк с лучшей тменской настойкой и резную чашу. Налив чашу до краёв, он поднял руки к небу и воскликнул:
– Эвью Могучий, бог странников, покровитель тех, кто вечно в дороге! Не оставь нас на нашем пути. Молим тебя о хорошей погоде, добрых попутчиках и лёгкой дороге. Помоги нам, Эвью-ветер!
Он с поклоном вылил настойку в дорожную пыль, и обоз тронулся дальше.
До Ухони путешественники добрались без приключений – видимо, Эвью услышал их. Там Пина и Фом распрощались с торговцами и должны были отправиться дальше по дороге на север. Но грозный яр был далеко, а праздничный город так манил невиданными зрелищами, что путешественники решили задержаться хотя бы до вечера. Лавки с заморскими товарами, акробаты и фокусники, диковинные звери и странные люди – всё вызывало восторг и удивление, всё поражало новизной и яркостью. Они и опомниться не успели, как наступил вечер. До постоялого двора у трёх дорог, где велел им ночевать яр, нужно было ехать ещё часа три, но и лошади, и они сами уже так устали, что решили искать ночлег в городе. Фом стал расспрашивать у прохожих, и с третьей попытки они нашли гостиницу со свободными комнатами, грязную и на задворках, но выбирать уже не приходилось. На ужин им подали похлёбку и пиво. После второй кружки Фом потянулся, чтобы ослабить пояс, и уронил мешок, в котором был спрятан хозяйский сундук. Тихо звякнули монеты, но некоторые из постояльцев услышали этот звон.
