Десятник озадаченно хмыкнул и склонился над мальчиком:
– Ты меня слышишь? Смотри на меня. Как твоё имя? Эй! Кто твой отец?
Ника снова и снова вглядывалась в два потока, стремящиеся навстречу друг другу. Один был густой и чёрный, второй огненный. Они то ли составляли волшебный узор, то ли сплетались в бесконечной схватке. И невозможно было оторвать глаз от этого действа.
Но кто-то посторонний пытался разрушить волшебство. Всё вокруг неприятно задёргалось, и Ника поняла, что её трясут за плечо. Она недовольно скосила глаза, и посреди картинки возникли слова:
– Кто твой отец? Яр Никай?
– Да, – выдохнула Ника и отвернулась от этого назойливого и грубого обратно в волшебный мир. Там Фом мастерил деревянные кораблики и пускал их по чёрно-багровой реке, которая почему-то вытекала из его шеи. А Илиник дул в их тряпичные паруса, и матушка звонко смеялась, и было так хорошо…
– Яр десятник! Яр десятник! Я дала мальчику вина. Он столько, бедняжка, пережил. Сначала чуть не зарезали, потом чуть не сгорел заживо… Вот судьба-то злодейка! – причитала служанка гостиницы.
– Я не яр. Ладно. Берём его с собой, пусть сотник разбирается.
Наутро Ника проснулась в незнакомом месте совершенно разбитой. От одежды несло гарью, голова болела, и очень хотелось пить. Она кое-как села и осмотрелась. Ни Пимы, ни Фома поблизости не было. И вдруг как будто голову пронзило острой иглой: Ника вспомнила лежащего в луже крови Фома, оседающую наземь Пиму, блеск ножа и застилающий всё едкий дым… А дальше – ничего, провал, пустота. Может, она всё ещё у грабителей? Но эта светлая чистая комната не походила на логово преступников. Ника осторожно подошла к двери и толкнула, та легко отворилась. Дальше был коридор с множеством таких же простых деревянных дверей. Почти все были закрыты, но из-за одной доносились голоса. Ника бесшумно подкралась и стала слушать.
– И что ты мне тычешь этой сажей? Ничего тут не разберёшь.
– Да ты глаза-то разуй. А ещё сотник. Вот тут смотри: "бер"… и дальше "к" и "м" в конце. Беринкром!
– Ну и что? С чего ты взял, что малец не из слуг? Бедновата одежонка-то. Да и сын яра Никая же помер в том году.
– Да чего одежонка… А монеты? А послание? Я так рассуждаю: если не сын, то, значит, близкий родич, которого яр отправил в отряд коготков.
– Похоже, правда твоя. Как проснётся, расспросим.
Ника, боясь быть застигнутой врасплох, шмыгнула обратно в комнату и легла, притворяясь спящей. Это что, стражники ее, что ли, обзывали мальцом? Девочку с мальчиком перепутали, вот смешные! Сейчас она пойдёт и скажет им, что она дочь яра Никая, что она едет в монастырь… какой-то там пречистый… где её воспитают как положено, чтобы яр нашёл ей подходящего мужа… А они про коготки какие-то говорят… И тут Ника вспомнила. Об этом болтали всю дорогу мальчишки – сыновья обозников, с которыми она ехала из Беринкрома. Что, если бы они были из благородных, то поехали бы в Новый замок и записались в отряд коготков, а по-благородному – в агему. Там и плащи выдают с пряжками из чистого золота, и всяким боевым наукам обучают, а главный у них – сам наследник яра. А ещё говорят, что он сын русалки… На этом месте болтун получил хорошую затрещину и был послан за водой.
Коготки, коготки… Ника представила прекрасный Новый замок и прекрасного наследника, который собирал отряд верных друзей, и как они вместе обучаются таинственным наукам, и его мать-русалку с золотым хвостом… И какая же чудесная жизнь ожидает этих людей! А у неё впереди скучный монастырь со скучными молитвами, а потом и ещё хуже – какой-нибудь ужасный муж, похожий на её отца, который будет кричать на неё и запрещать гулять в лесу.
