Лугорские хроники - страница 34

– Мы заплатили. Так пойдёшь?

– Неа. Я завтра в дозоре.

– Ну спи. А мы идём.

– Куда это вы собрались? – в дверном проёме внезапно показался Пардус.

– Наследнику многая лета!

– Тише вы. А Капитан где?

– Его местный сотник вызвал.

– А вы, пока его нет, к Старому Грибу намылились?

– Да мы, Пардус, это… по кружечке всего…

– А меня, значит, с собой не зовёте? Что там за шилохвостка?

– Огонь-девка! Танцы заморские знает – закачаешься! А Капитан и не собирался сегодня идти – Глая заболела.

– Это которая улгайские песни поёт? Все, как одна, бесконечные и заунывные?

– Она самая!

– Тогда тем более идём!

Флам зарычал, и Ника проснулась. Снаружи доносились голоса разбуженных слуг, топот, затем скрип открываемых ворот. Ника подбежала к окну и разглядела в свете нескольких факелов отряд въезжающих всадников. Ворота тут же закрылись за ними, прибывшие спешились и скрылись внутри замка.

– Опять Никай что-то затеял, – шепнула она Фламу.

Тот зевнул и положил голову на лапы, намереваясь обратно заснуть.

А Нику разбирало любопытство, поэтому она оделась, зажгла светильник и выскользнула из комнаты.

Покои яра охранялись, а вот комнаты слуг и стражи… Ника шмыгнула в каморку, откуда было прекрасно слышно всё, о чём болтают стражники. Она прильнула ухом к стене и затаилась. За стеной оживлённо шептались, у новоприбывших выспрашивали всё новые подробности.

– Тихо, братцы. Яр злющий, как медведь по весне.

– Ну так Шатун – он и есть Шатун. Что, не вышло, что он задумал?

– Вышло, да не так.

– Не темни, рассказывай уже!

– Как бы он мне язык не отрезал…

– Да тут все свои, не бойся. Где были-то?

– Где были, там уже нет. Вы спросите лучше, чего мы там делали.

– Ну??? Я тебе сейчас сам язык отрежу! Говори уже, не тяни!

– Да ладно, не пугай. Так вот. Велено нам было переодеться в селян, будто мы на ярмарку приехали. Встретились там с другим яром. Помните, он до холодов приезжал в Беринкром?

– Это ушастый такой? Яр Морох?

– Он самый. Нас оставили коней сторожить, а яр с Паем, и тем яром, и его людьми ушли в ночь. А вернулись не одни.

– Да с кем вернулись-то?

– А незнамо с кем. На голове мешок, а на руках такие кандалы чудные. Не из железа, а пойми-разбери из чего.

– А дальше чего было?

– А ничего. Приехали вот. Яр велел этого в башню, и чтоб охрана у каждой двери, и чтоб ни одна мышь. А сам злющий. Ругался на этого Мороха, только мы не слыхали, за что.

Больше ничего нового стражник не рассказал. Ника послушала ещё немного и вернулась в свою комнату. Но так и не уснула до утра.

После возвращения в Беринкром прошло почти два бесконечно долгих года. Служба в агеме казалась уже полузабытым сном. Яр Никай, увидев её тогда в одежде с гербом Великого яра, скривился и велел срочно переодеться, а эту дрянь сжечь. Ника смогла спрятать только застёжку в виде лапы пардуса. Яр долго не мог определиться со своим отношением к её поступку. Раструбить на всю Лугорию, как его дочь облапошила Великого яра со всеми его когтями? Но тогда все узнают, что она целый год провела среди мужчин, а это несмываемый позор на весь его род. Когда он решил в качестве наказания убить жуткую собаку, Ника сказала:

– Тогда я сбегу и всем расскажу, где была.

Никай хотел высечь упрямую девчонку, но сдержался. Вместо этого он позвал в гости яру Марфу.

Ника, как все девочки Тмени, боялась эту грозную старуху. Яра Марфа была жрицей Колдуньи-Совы. Четырежды в году она проводила таинственные и жуткие обряды в Совьем доме – храме, сокрытом от чужих глаз посреди болот. Каждую весну, в двуедин день, когда Колдунья-Сова повстречала своего избранника и день сравнялся ночи, женщины приносили в Совий дом священную ель, украшали её и молили богиню о хорошем урожае. С этого дня тменцы издавна отсчитывали начало года. Летом, в Велик день, тменки приводили в Совий дом своих дочерей, и жрицы проводили обряд принятия под крыло. В двуединый день осени женщины благодарили богиню за урожай, а юные девушки молили послать им достойных мужей. Зимой же, в Долгую ночь, проводились такие обряды, на которые ни девочек, ни девушек не допускали. Ника слышала только про костры до неба и чаши с кровью…