В старом зеркале мутным силуэтом сидело мое отражение. Я смотрела на него, не узнавая. Молодая. Темные волосы, словно крыло ворона. Лицо… Приятное. Но не красавица, нет. Слишком острые черты лица, а кожа бледная, будто в муки вывалена. И глаза… затравленное такое выражение, от которого хотелось самой себе надавать по щекам.
Ладно. Я расправила плечи. Глянула с вызовом. Прорвемся. Жизнь на то и дана, чтобы исправлять в ней то, что не нравится.
Ровно через пять минут мы были готовы.
Усадьба напоминала развороченный улей. Носились со сосредоточенными лицами слуги. Неспешно и очень плавно двигались широкоплечие мужчины, вооруженные мечами. Уводили в конюшни лошадей. Разгружали повозку.
Я шла за служанкой, сражаясь с собственной головой: опустить, поднять. Снова воткнуться взглядом в пол. Привычка бесила. И главное, шея настолько привыкла к полусогнутости, что ее даже не клинило. И служанка впереди шла такой же согнутой гусыней. Еще и шаг этот мелкий, под который я невольно подстраивалась. Топотыжки…
– Молодая госпожа к главе, – раздвинули передо мной двери слуги.
Мой отец изволил принимать доклад. Склоненный рядом с ним в поклоне мужчина – вежливость наше все – что-то вещал, всем видом изображая преданность главе рода. Рядом с ними стоял накрытый стол. От запахов еды – пахло одуряюще вкусно – у меня скрутило желудок. Настроение, и без того тревожное, сместилось на уровень: «Ненавижу всех».
Отец. Странно думать о том, что этот совершенно незнакомый мне человек – родной. Никакого проблеска кровной связи, теплоты, приятных воспоминаний. Только собственное сиплое дыхание и стук сердца в ушах. Тяжелый взгляд, от которого мне захотелось спрятаться. Аура, придавившая так, что дышать больно стало. Его лицо, словно вырубленное из камня. Бородка, усы. Забранные вверх волосы, скрепленные заколкой – ни единого растрепанного волоска.
Отец меня явно не баловал, иначе откуда это чувство загнанного в ловушку зверя?
Волна коротких воспоминаний сложилась из сплошных запретов: «Не ходи никуда одна. Не гуляй. Не играй с детьми слуг. Не бегай – поранишься. Не нагружай себя – устанешь».
Заботливый до тошноты. Служанками, да няньками окружил. И все мое детство в четырех стенах прошло, да в крошечном садике за высоким забором. Он и в школу меня отправил лишь под давлением соседей. Но игрушки дарились мне регулярно. Потом стали дариться украшения, наряды. В еде меня не ограничивали, не считая наказаний. Эдакая идеальная барышня знатной семьи – птичка в золотой клетке.
И наши редкие встречи – вот как сейчас. Он – высокий, сильный, уверенный в себе, много чего добившийся, герой, повергший кучу демонов. Я… жалость подкатила к горлу, заставив прикусить губу и заморгать, прогоняя слезы.
Любил ли меня отец? Наверное, да, но по-своему. Как и заботился.
– Подойди, – поманил меня отец. Я уткнулась взглядом в пол, скрывая нахлынувший страх. Достали реакции тела. Главное, контролировать сложно, когда сердце проваливается в пятки, а в голове наступает оцепенение.
Я вцепилась пальцами в ткань жилета. Выдохнула, успокаивая себя. Досеменила.
– Как дела в школе? Все хорошо?
От заботы в его голосе меня затрясло. Иррациональное чувство. Не бьет же он меня? Память подтвердила: нет. Неужели это просто страх перед его суровостью? Сложно разобраться в собственных эмоциях, а память, как порванная на мелкие клочки книга. Попробуй быстро найти нужный фрагмент.
