- Есть тряпка? – спросила я у Хабарова.
Тот кивнул, пошёл искать в машину. Но машина была именно такой, какой и казалась – игрушкой. Хабаров нашёл только одно, кристально чистое и не использованное ещё полотенце. Я надела свои туфли на каблуках и побежала по пепелищу, по неостывшей ещё тонкой золе, которая жглась, как недавно руки Хабарова. Только… далеко не так приятно. Я пошла от края поля. Бьёшь, сбиваешь огонь, он послушно отступает, но если замешкаться – возвращается.
- Ты руки пожжешь, - выругался Хабаров.
- Плевать.
- Чокнутая.
А потом снял свой пиджак, который наверняка миллион стоит, не меньше, размахнулся и стегнул им по огню. Потом снова. Работал молча и остервенело, только пепел в воздухе кружится и искорки порой взвиваются. До приезда помощи мы отвоевали всего метров двенадцать огненной полосы. Кажется, так мало, хотелось бы и больше, но это мои метры и я их спасла.
Устала, руки горят и от усталости, и от не сильных, но больнючих ожогов и реветь хочется. На поле я явно была уже лишней и пошла к машине, которую Хабаров отогнал в сторону, чтобы не мешала. Свет в салоне горит, села, смотрю на себя, платье безвозвратно испорчено, туфли тоже только на свалку, даже подошва поплавилась местами. Пиджак Хабарова тоже восстановлению не подлежит.
- Там следы были, - наконец сказал Хабаров. – От машины. Явно российский автомобиль, я фотографии сделал. Даже спички валялись.
Я таки всхлипнула и разревелась. Уже второй раз при Хабарове плачу, ну, вот куда это годится?
- Ты чего? – испугался он. – Я этого гада из под земли достану, дам соху и мотыгу, он мне это поле вручную засеет, гарантирую. Только… не плачь.
- Это было моё любимое платье! – сквозь слезы выдала я.
Говорить, что оно единственное выходное, как-то стыдно. Что я много лет трачу деньги в основном на ребёнка тоже. Зачем ему знать это? Он наиграется, уедет обратно в свою блестящую жизнь, а я тут останусь. Тут моя жизнь, тут дочка привыкла, тут уровень трат соизмерим с моей зарплатой.
- Я тебе новое куплю. Десять, а лучше двадцать, или даже тридцать.
- Не нужно, - устало отмахнулась я. – Отвези меня домой. И прости… за Клаву, за пшеницу…
- Брось, - ответил Хабаров. – Танец с Клавой это возможно не лучшее, но определено самое удивительное событие в моей жизни.
До моего дома доехали в молчании. Деревня спит, на длинную улицу всего семь фонарей.
- Пошли я тебе руки обработаю, - предлагает Хабаров.
- Не нужно, - сразу пугаюсь я. – Дочка напугается проснувшись.
Вру, естественно, ребёнок ночует у родителей, не оставлять же одну, она для меня кроха. Но пускать Хабарова в пустой дом страшно. Я слишком опустошена, слишком устала, слишком… любви хочу. Не нужно подпускать змея искусителя так близко в момент полной безоружности. Опасно.
- Колючка, - вздохнул Хабаров. – Давай сюда свои ладошки, аптечку достану.
Ладошки он поливал минералкой, тёр салфетками, чем-то мазал… когда вскрикнула, даже подул. Странно видеть Хабарова таким. Волосы взъерошены, рукава небрежно закатаны, сама рубашка в золе, на носу тоже пятнышко, мне стереть хочется, но я не буду. Тихо радуюсь, что трезвая. Трезвая я в разы разумнее.
- Я пойду, - говорю, и свои ладошки отнимаю. В конце концов не так и больно, если быть честной. – Спокойной ночи.
Взгляд Хабарова укоризненный, прям так и говорит о том, что спокойной ночи не будет. А вот я точно упаду на постель и сразу вырублюсь, если конечно не стану думать о внезапно свалившемся мне на голову миллионере.
