Но для начала Софья Алексеевна выместила зло на своей шляпке. Почти сорвав её с головы и бросив перед собой на стол, она сердито выдохнула:
– И кто только выдумал эти вуали – из-за них ничего не видно!
После чего вдова непоследовательно заявила:
– Нет, решено окончательно, завтра же прогоню её!
Шляпа никого не ввела в заблуждение, все поняли, кого Софья Алексеевна имела в виду. Павел и Вера весело переглянулись, а Заманский сочувственно вздохнул и произнёс:
– Но учтите, Софья Алексеевна, найти хорошую домработницу или гувернантку не так-то просто. Я это знаю по личному опыту.
Софья Алексеевна, не терпевшая, когда ей противоречили даже в мелочах, раздражённо спросила:
– Чего только вы не знаете, Иосиф Аристархович, хотела бы я знать?
Но Заманский и вида не показал, что обиделся на её тон, а просто с ловкостью фокусника, манипулирующего предметами, перевёл разговор в безопасную философскую плоскость.
– Ваша Любаша типичный продукт нашего времени. Она ничуть не лучше и не хуже многих других представителей своего поколения. Все они абсолютно лишены чувства благодарности и считают себя равными людям, которые дают им средства к существованию.
Софья Алексеевна радостно ухватилась за эту мысль и развила её в удобном для себя направлении.
– Потому что сами хозяева им многое позволяют, – почти торжествующе заявила она. – Как мой покойный муж этой самой Любаше…
Вера, пытаясь удержать её, с укоризной вскрикнула:
– Мама!
Но Софья Алексеевна даже не взглянула на неё, а Заманский грустно улыбнулся и сказал:
– Все-таки прав был Моисей, когда сорок лет водил евреев по пустыне. Он ждал, когда умрет последний из них, рожденный в египетском рабстве.
Софья Алексеевна с удивлением взглянула на него и почти рявкнула:
– Не вижу взаимосвязи!
– Ну как же? – развёл он руками с видом крайнего недоумения. – Всё очень просто. Пока будут живы те, кто родился при социализме, говорить о построении в нашей стране капиталистического общества – со всеми вытекающими отсюда общественными отношениями, – можно будет только с большими оговорками. Как показывает история, идеалы свободы, равенства и братства не так легко искоренить из голов, затуманенных «Марсельезой» и «Интернационалом»…
Однако Софья Алексеевна уже устала от этого разговора, и она не стала этого скрывать.
– Иосиф Аристархович, от ваших заумных речей у меня всегда начинает болеть голова, – заявила она, нимало не беспокоясь, какое впечатление произведут её слова. – Лучше причаливайте к этому столу и кидайте якорь. Прошу, прошу!
После этого она повернулась к дочери и зятю и тоном, не терпящим ослушания, приказала:
– Вера, Павел, а вы что мечетесь, как салаги при аварийной тревоге? Быстро за стол!
Никто не рискнул ей возразить. Едва все успели разместиться на стульях, вошли Надежда и Алексей, сопровождаемые Любашей.
Увидев их, Софья Алексеевна почти радостно воскликнула:
– А, вот и наши любители поэзии! Присаживайтесь рядом со своими благоверными.
И уже совсем другим тоном произнесла:
– Любаша, что стоишь как истукан? Налей всем вина!
Услышав это, Алексей поморщился.
– Вина? А нет ли на камбузе водки?
Софья Алексеевна сурово взглянула на него.
– Водки не будет. Не забудь, пожалуйста, по какому поводу мы собрались за этим столом.
Алексей усмехнулся и, ничуть не испугавшись её сердитого тона, насмешливо произнёс:
– Я помню. Ещё не отряс кладбищенский прах со своих ног. Но покойному Андрею Олеговичу это бы вряд ли понравилось. Он-то сам любил водочку. Да под соленый огурчик!
