– Ладно, – помедлив всего секунду, он кивает и садится за стол.
Одарив меня одобрительным взором, родительница уходит к мужу, а я принимаю на себя роль хозяйки.
– Ты какой чай будешь? – копошусь в ящиках гарнитура. – Черный? Зеленый?
– Лучше кофе.
– Не поздновато для кофе? – оглядываюсь. – Не уснешь ведь…
– Плевать.
Тимур упирает локти в столешницу и, закрыв глаза, трет виски. Очевидно, сейчас он не в состоянии воспринимать благие советы, поэтому я оставляю свое мнение при себе. Молча варю ему кофе. Сахар и молоко не добавляю. Помнится, раньше он пил исключительной черный.
– Печенье? Конфеты? Или, может быть, ужинать хочешь?
– Ничего не надо. Спасибо.
Ставлю перед Алаевым чашку, и обонятельные рецепторы вновь улавливают его запах. В животе простреливает спазм, по ощущениям похожий на резкий выброс адреналина, и я спешу отодвинуться. Меня не на шутку пугают реакции собственного тела. Слишком уж они острые, слишком бурные…
Сажусь напротив и, сцепив руки в замок, наблюдаю за тем, как Тимур неспешно цедит кофе. Забавно, пять лет назад он бы ни за что не притронулся к напитку, который сварила я или моя мама, а сейчас вот пьет и даже не фыркает. Как все-таки время меняет людей.
– Я уже вторую неделю посещаю фонд Анвара Эльдаровича, – нарушаю затянувшееся безмолвие. – Ты знал, что он столько жертвует на благотворительность?
– Знал. Изначально это была мамина идея. А потом и отец проникся.
Почему-то я ни капли не удивлена. В очередной раз убеждаюсь, что Аврора Карловна была очень великодушной женщиной.
– Он так дорожит своим детищем.
– Еще бы, – кивает. – Отдающий без сожаления всегда получает.
– Какая интересная фраза, – задумчиво тяну я. – Со смыслом…
– Это не я сказал.
– А кто?
– Мураками.
– А, понятно.
Опускаю взгляд и принимаюсь рассматривать свои лежащие на столе пальцы. Почему я чувствую себя, как студентка с невыученными билетами на экзамене? Это так нелепо…
Соберись, Лера. И включи мозги.
– Как прошел разговор с Анваром Эльдаровичем? – снова подаю голос.
Я прекрасно осознаю, что это не мое дело, поэтому заранее готова к тому, что Тимур не захочет делиться. Но попробовать все же стоит. Нужно вывести его на откровенный диалог, дабы обсудить все, что сказал мне Анвар Эльдарович. Про бизнес, про наследство, про будущее фонда… Я хочу знать, что на этот счет думает Алаев младший.
Вдруг это наша последняя возможность поговорить без свидетелей?
– Неплохо, – отзывается он.
Ответ, конечно, односложный, но, по крайней мере, я не нарвалась на грубость. Это хороший знак.
– Надеюсь, вам удалось примириться?
Алаев замирает. Его пронзительный взгляд останавливается на мне.
– Услышать правду – это одно, примириться с ней – совсем другое.
– Тимур, твой отец умирает, – говорю тихо, но твердо. – Сейчас не время для гордости.
– Согласен. Я бы очень хотел, чтобы сожаления были наделены силой исправлять ошибки прошлого, но, увы, это не так.
Какое-то время я молчу, обдумывая его слова, а затем отвечаю:
– Знаешь, ошибки прошлого ведь уже ничем не исправишь. Свершившийся факт по определению не подлежит коррекции. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не изобрели машину времени, – усмехаюсь. – Глобальный вопрос вовсе не в исправлении неисправимого, а в банальном облегчении души.
– И как же облегчить душу, Лер?
Тимур смотрит мне прямо в глаза. Внимательно. Пристально. Цепляя потаенные струны души.
– Прощением, – отвечаю просто.
