— Или я сам тебя раздену, — проговорил Барон. А меня, то ли от его близости, то ли от самого приказа, кинуло в жар. Кожа полыхала, а лицо, наверное, покраснело как помидор.
Даже дышать стало больно. Воздух казался раскаленным и обжигал органы дыхания.
— Я жду, — выпрямился он, и его голос прозвучал откуда-то сверху.
— Я не буду играть раздетой, — парировала я спокойно. — Договор был, что раздеваться я буду только на сцене и в счет уплаты долга, — онемевшие губы едва двигались. — И я совсем не против сыграть в одежде, если того хочет именинник, — повернула голову, посмотрев на этого наглого и самолюбивого мужчину, и попыталась не демонстрировать страха.
А он будто чуял мое состояние и старался еще сильнее окунуть в него.
Давил взглядом, острым, как лезвие, обещающим неминуемую расплату за неповиновение. На его лице застыло непроницаемое выражение, но исходящая от мужчины энергетика кричала о том, чтобы я бежала и пряталась.
— Игрушка с характером? — хмыкнул он.
— Я человек! Не игрушка, — сказала негромко, но в зале внезапно стало так тихо, что мой ответ услышал каждый из присутствующих.
Среди гостей послышались смешки.
— Вы слышали? — обернулся он к залу. — Человек! — тихо посмеивался. — Так и мы не звери, — и снова гости его поддержали.
Все они смеялись, как и сам Барон.
Но это был недобрый смех. Волоски на теле встали дыбом при этом звуке.
— Хочешь сыграть со мной в игру? Ну, рискни… человек! — бросил он снисходительно, и его гости, так же как и он, сочли это забавным.
— Я хочу просто сыграть то, что вы бы хотели услышать. И все, — вздернула выше подбородок, не позволяя себя запугать.
Барон пристально смотрел на меня черными глазами, будто пытаясь продавить меня, подчинить своей воле. Но я и так была достаточно сломлена и не пошла бы на большие уступки.
— Удиви меня, — хмыкнул он.
И тогда я положила руки на клавиши и, прикрыв глаза, начала импровизировать. Вкладывала всю боль от потери близких, гнев от обстоятельств, в которые меня поставили, и растерянность от того, как мне смириться с подобным.
Остановилась, все еще проживая заново те эмоции, что передала моя музыка. Тяжело дышала, будто бежала без остановки много-много часов к ряду. Чувствовала, как печет глаза, но не позволила ни одной слезинке пролиться, в то время как на меня смотрели десятки вражеских глаз.
Мгновение. И зал заполнили аплодисменты.
Я открыла глаза, чувствуя на лице жжение от его взгляда, и медленно повернула к нему голову.
— Угодила? — тихо спросила, а саму трясло от омерзения к происходящему.
Почему я должна подстраиваться под этих развращенных ублюдков, привыкших жить в угоду собственным желаниям? А он… Он — самый худший из них всех! Ему плевать на людей и человеческие жизни, и, судя по тому, что здесь происходило, он не знал меры ни в чем.
На одно мгновение мне показалось, что я видела в его глазах восторг, а потом он заиграл желваками и отвернулся от меня, кивнув охраннику, стоящему возле дверей, а сам ушел обратно к гостям, забыв о моем существовании.
Мужчина в черном твердым шагом подошел ко мне.
— Пойдем, — сказал он, как-то странно посмотрев на меня.
