Священник, бездвижным снеговиком стоявший у стены, слегка подтаял при виде запятнанной простыни. Колени подогнулись, плечи обвисли, и тело привалилось к серокаменной кладке. Шевельнув губами, он провел ладонью перед своим лицом и сжал кулак – осенил знамением осских богов.
– Слава ликам, – устало прошептала Тьяна.
Она предпочла бы, чтобы труп был всего один, Велимиров, но что уж теперь поделаешь. Лучше два мертвеца, включая жениха, чем вовсе без него. Если бы Вэл исчез из часовни, Тьяна утратила бы последний контроль, а с ним и жалкие остатки осмотрительности. Кстати, напомнила она себе, пора заняться сокрытием улик. Появление Еникая спутало планы: сумочка с окровавленным содержимым так и провисела всю ночь на столбике кровати. Тьяна подалась к ней, но что-то заставило снова, в последний раз, направить окуляры на часовню. Вэла унесли, обмякший священник по-прежнему подпирал стену, а рядом с ним стоял и что-то говорил мужчина в длинном черном пальто: из одного рукава выглядывала серая перчатка, а другой пустовал. Волосы, стриженные в кружок и расчесанные на прямой пробор, лунно сияли сединой, хотя на лице было не так уж много морщин. Кто-то из мастеров? В эту секунду мужчина, повернувшись, уставился прямо на Тьянино окно. Прямо на нее.
Беззвучно охнув, Тьяна отпрянула. Нет, он не мог заметить ее: она не открывала окно, подглядывая через прореху в зарослях винограда. Вероятно, мужчина просто обернулся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь разговор. Тьяна пожалела, что не умеет читать по губам. Священник выглядел еще бледнее и несчастнее, чем при виде трупа, из чего она сделала вывод: беседа с одноруким мужчиной давалась служителю нелегко.
– Пэстра, – ободрила себя Тьяна.
Отойдя от окна и спрятав бинокль, она принялась за дело. Для начала удостоверилась, что подкладка не протекла, после чего вывалила вещи в раковину. Перчатки и платок, вконец испорченные, тотчас вернулись в сумочку. Взяв помаду, Тьяна содрогнулась и тоже отправила любимую «Розу юга» на выброс: прикоснуться к губам воском, искупавшимся в крови жениха, было немыслимо. А вот зеркальце, шпильки и духи Тьяна решила спасти: отмыть и забыть, где они побывали. Нестоличная, низкосословная бережливость давала о себе знать: вещи-то хорошие. Особенно флакончик с ароматом дурмана, подаренный Властой.
Подруга-сокружница не интересовалась ядами, но знала вкусы Тьяны. Они нередко проводили вечера за чаем и разговорами. Чаще всего обсуждали других, но иногда переходили на личные темы: Тьяна рассказывала о дедушке, детстве на ферме и любимых растениях, а Власта о младшем брате, тёплом бревенчатом доме на севере и художниках, которыми восхищалась. Брат Власты должен был вот-вот переехать в Вельград, она ждала его, но потом отчего-то перестала упоминать. Тьяна пришла к выводу, что у юноши не получилось покорить столицу.
Когда Тьянин пузырек мечты об академии Старика наполнился маняще-сладкой реальностью, Власта всплакнула, пропала на полдня и вернулась с перламутровым флаконом, перевязанным фиолетовой лентой. Тьяна знала, что это. Еще бы! Духи с дурманом. Дорогие и куда более недоступные, чем конфеты-ракушки. Она не стала отказываться от подарка, который был подруге не по карману. Напротив – выхватила, прижала к себе, сверкнула глазами, и Власта расхохоталась сквозь слезы. Тьяна тотчас нанесла аромат на кожу и, потянув носом, почувствовала теплую летнюю полночь. Пьянящую, цветущую, толкающую на безумства. О, дурман пользовался славой под стать своему имени. На юге, запущенная искусницами, ходила легенда: всякий мужчина, заснувший от запаха дурмана, влюбится в первую женщину, встреченную после пробуждения.
