Веки медленно, с трудом поднялись. Анна увидела смутно знакомое лицо. Или незнакомое? Или не увидела, а просто придумала? Отдельные моменты ускользающей цепи событий вспыхнули в голове, выстраиваясь в цветные паззлы. Платье. Замшевые туфли. Немецкое посольство. Das ist meine Frau Anna.
– Михаил, – чуть слышно выдохнула она.
Белый халат из-под сине-зеленой куртки. Усталые глаза. Упрямый подбородок с ямочкой. У кого же еще была ямочка? Это потом, потом, сейчас важно понять, что происходит.
– Ну да, ну да, «скорая помощь», врач, – сбивчиво бормотала она. – Со мной что-то случилось? – попыталась говорить громче, но закашлялась.
Михаил встревожено посмотрел на нее:
– Честно говоря, диагноз рано ставить. Необходимы дополнительные обследования. Сейчас вот доберемся до больницы. Здесь поблизости двадцать четвертая городская. Там и уютно, и персонал хороший.
Как причудливо история раскручивает свою спираль. Такое чувство, что здания тоже проходят свой виток. Когда-то, в тысяча семьсот шестнадцатом, на углу Петровки и Страстного бульвара была построена усадьба князей Гагариных, с мощным двенадцатиколонным портиком, равных которому нет в Москве. В свое время здесь располагался Английский клуб, позднее – интенданты армии Наполеона. Но с 1833 года и по сей день здесь находится больница.
– Прекрасное здание, и по внешнему виду, и по сути, – словно читая ее мысли, вдруг сказал Михаил.
Анне показалось, что она что-то говорит, но голоса не было.
Михаил положил свою широкую ладонь на ее руку и мягко спросил:
– Что же с вами случилось?
Она почувствовала, что сейчас заплачет, и отвернулась. Что с ней случилось? Да если бы она сама понимала, ей не было бы так горько, и она не чувствовала бы, как внутри нее все скручиваются какие-то жгуты, мешают двигаться, душат.
И не задавала бы себе постоянно этот опускающийся тягучим туманом вопрос. Дышать снова стало тяжело. Пытаясь успокоиться, она закрыла глаза, погрузившись в смутную дремоту. Увидела перед собой лицо девочки с большими грустными глазами и красным бантом на коротко стриженных волосах, небритое, беспомощное лицо Сергея – и почувствовала, как ее охватывает паника. «Во всем виновата я, только я!»
Машина остановилась, дверца с громким стуком распахнулась, и Анна увидела табличку «Терапевтическое отделение». Михаил заполнял бумаги, что-то спрашивал, но ей трудно было говорить. Тяжелые веки отказывались подчиняться. Она чувствовала, как проваливается в длинную, постоянно вращающуюся трубу. Летела, захлебываясь от увеличивающейся скорости и чувствуя легкое покалывание в руке.
Дружелюбный шум дождя напомнил о вчерашнем. Она увидела светлые стены и окно с задернутыми занавесками – практически белыми. В дверь постучали, и в палату легко и непринужденно, словно танцуя, вошла полноватая женщина. Положила на тумбочку пластиковый стаканчик с разноцветными таблетками, весело пропела:
– Доброе утро, Анна Борисовна! Выспались?
– Даже очень, – чуть слышно ответила Анна.
– Сейчас выпьем таблеточки и сделаем укольчик!
– Укольчик?
– Да, красавица, а то разве это дело так нервничать? Нужно немного успокоиться, в себя прийти. Вся жизнь ведь впереди.
Анне понравился голос женщины, хотелось, чтобы она поговорила с ней еще.
– Как вас зовут? – тихо спросила Анна.
– Вика, Виктория, – бодро ответила медсестра.
– Вы, наверное, очень любите свою работу?
– Люблю, – спокойно ответила Вика и выпустила из шприца воздух.
