Любовь и жулики, или Охмурить принца - страница 31
Ага. И дети родятся. Десятерня. Что-то слабо верится в подобный сценарий. Насколько мне известно, мегеры после женитьбы сыновей добрее не становятся. Они просто обретают новый объект для издевательств. И учитывая, что брак тут наверняка расторгается путем отсечения головы неугодной жены, «объект» вряд ли хотя бы пикнет.
Я вздохнула. Надо с этим что-то делать. Жизнь принцессы – это, конечно, чудесно, но только если дело происходит в сказке. А тут – суровая средневековая реальность. Мама, роди меня обратно. В смысле, фея, стукни меня в обратную сторону.
- Пойдем-ка спать, Мирин, - сказала я, похлопав ее по плечу. – У меня на родине говорят: «Утро вечера мудренее».
- «Мудренее»? – переспросила Мирин. – А почему не «мудрее»? Или имеется в виду «мудрёнее»? То бишь, вечером еще ничего не придумал, а за ночь так накрутишь, что к утру намудришь?
- Ну, можно и так сказать, - хмыкнула я, выволакивая ее из-за стола. – Ты мне поможешь прическу разобрать? Сама я как раз до утра и промучаюсь.
- Конечно-конечно, - заверила меня Мирин. Тема женитьбы успешно была переведена на тему бабской внешности. Всегда срабатывает.
- И помыться бы не помешало, - мечтательно протянула я, чтобы закрепить результат. – Где у вас тут моются?
- Люба, ты что? – Мирин выпучила на меня глаза. – Благородным дамам и господам нельзя мыться. Это некультурно! Ты же не крестьянка какая-нибудь грязная, не окровавленный мясник и не вонючий золотарь.
- Тогда благородные господа будут сильно вонять, - рассмеялась я. – Но ты же приятно пахнешь?
- Так я и не благородная, - пожала плечами девушка. – Просто горничная. Вечно в пыли и грязи ковыряюсь, вот и приходится мыться. А тебе нельзя. Только тряпочкой влажной можно подтираться. Ну или ароматические масла втирать.
Улыбка мигом слетела с моих губ. Я вчера не мылась – постеснялась спросить, где тут что. И вместо уборной под утро сбегала в кустики, пока никто не видит. А сегодня, к тому же, снова пропотела, повалялась в грязи и, ко всему прочему, была покрыта толстым слоем пудры, от которой ужасно чесалась кожа. И вы мне говорите, что с этим теперь до гроба жить?
- Мирин, мне очень надо, - честно сказала я. – Давай, я завтра стану благородной дамой? А сегодня еще немного побуду грязной крестьянкой, хорошо?
- Ну ладно, - немного подумав, к моему великому облегчению согласилась Мирин. – Только я обычно не здесь моюсь, а в замке. Там и вода теплая есть, и тазы, и даже ванна. А тут если только в кастрюле нагреть и в умывальник на улице залить. Он большой, ребята под ним после «мокрухи» моются. Там и доска есть, чтобы не на земле стоять, и вешалка для одежды.
- Сойдет, - кивнула я. – Только поскорее бы. Очень чешется.
***
Умывальник был велик и необъятен. Под него приспособили здоровенную пивную бочку, подвесив ее на ветку сосны. Вода в бочку наливалась из окна лестницы второго этажа. Причем, первой кастрюлей кипятка мы в темноте промахнулись. По крайней мере, крик и раздавшийся следом мат свидетельствовали именно об этом. К счастью, просьба о помощи после мата не последовала, так что травма, похоже, была несерьезной. Или кипяток в полете слегка подостыл: после захода солнца воздух резко похолодал.
Вторую кастрюлю я кое-как дождалась. Кожу жгло невыносимо, и я чесалась уже не стесняясь. Некоторое время понаблюдав за моими мучениями, Мирин покусала губу, отыскала емкость с пудрой и тут же принялась просить у меня прощения.