Браха отвела взгляд, её голос был полон искренности и боли:
– Жаль мне его… Присмотрю повнимательнее, даст Бог – он оживёт.
И продолжила голосом, звонким словно колокольный звон, наполненный невыносимой грустью:
– Не хочу больше видеть трупы.
Медсестра, поджала губы и, как бы отмахнувшись от её слов.
– А, придётся. Здесь без этого никуда.
Сердце Брахи сжалось от горечи. Унося грязное бельё, она ощутила, как душа наполняется мраком.
Вернувшись к столу, она взяла тарелку с супом, но, почувствовав тошноту, поставила её обратно на стол. Блюдо показалось ей напоминанием о её собственном умирающем внутреннем состоянии.
– Проснись! – громко обращается медсестра к одному из больных, наливая суп в тарелку и подавая кусок хлеба с ложкой.
– Ешь! Я ещё налью. Ешь. Тебе надо есть. Кожа да кости, – с укоризной произносит она, глядя на другого истощенного пациента, который только лишь вздыхает в ответ.
– И ты давай ешь. А, чёрт!.. Браха! – вдруг восклицает медсестра, когда Браха, опираясь на костыль, хромая, ковыляет к ней, как будто спотыкаясь о тяжесть мгновений.
– Покорми его. Всё забываю, вчера привезли, сапёр… – вздыхая добавляет она, и в этом вздохе слышится намек на усталость, сопровождающая каждый ее день.
Со слезами на глазах и дрожью в руках Браха кормит молодого солдата, у которого нет обеих рук.
– Ничего. Будут у тебя руки, не хуже. Поверь мне, я знаю, – говорит она, стараясь вселить в него надежду.
– Добрая ты… – с благодарностью отвечает солдат, словно он ловит её слова, как последний луч солнца на горизонте.
В этот момент Шмуль начинает подавать признаки жизни, его губы шевелятся, и он начинает стонать, громче, ещё громче…
– Нет! Я, правда, не помню!.. – вырвалось из него с надрывом, будто память сама вырывала куски его души. Он задыхался. Грудь судорожно вздымалась, пальцы сжимались в кулаки.
Браха быстро докормила солдата, взяла костыль и сжав зубы направилась к кровати Шмуля. Её шаги были неровными, хромота выдавала сильную боль, но она не позволяла себе замедлиться.
– Не могу!!!
Шмуль метался в постели, его глаза закрыты, а голос разрывался от паники.
Сердце Брахи ещё сильнее сжималось от страха, как будто оно на краю бездны.
– Господи! Господи!
Она схватила бинт, подошла к умывальнику, намочила и вернулась к Шмулю. Боль прострелила её ногу, но она её игнорировала.
– Сейчас… сейчас…
Она приложила мокрый бинт к его горячему лбу, надеясь, что это хоть как-то поможет.
В этот момент Шмуль резко вдохнул, его грудь вздымалась неровно, а изо рта начали пузыриться слюни.
– О, Боже! Сестра!!! – закричала Браха, её голос был полон отчаяния. Она видела, что что-то уходит.
Шмуль, словно тень, тянулся к чему-то за гранью. Внутри него открылась другая реальность. Перед его глазами возник длинный тёмный тоннель. Темнота сужалась, освещённая лишь мерцающим светом в конце. Гулкое дыхание, ровное биение сердца, плавно переходящее в звенящую тишину. И вот, внезапно – парк.
Яркие осенние деревья, их золотистая листва переливается в лучах солнца. Длинная аллея, пустая, тихая. Колокольчики звучат едва слышно, словно напоминание о спокойствии, которого давно не было. Шмуль щурится, поднимая взгляд к солнцу, но свет резко сменился тьмой.
– Милый, не уходи! Слышишь?
– Шшш… Я здесь. Не уходи… Не сейчас. Я не готова тебя терять. – вновь звучит умоляющий голос Брахи наполненный одновременно любовью, страхом и отчаянием, которые только можно выразить.
