И тут мысль Виктора словно запнулась о какую-то преграду. Обычные? Простые? Он – возможно, Но Василиса Игнатьевна? Он начал вспоминать, что мать иногда удивляла его своими жестами и поступками, противоречащими друг другу, словно она разрывалась между двумя, совершенно разными мирами, не примкнув ни к одному из них.
То она была великодушна и щедра до невероятности, жалея всех и каждого, то почти сквалыжна, собирая каждую копеечку. А уж, как она могла виртуозно торговать и торговаться – на зависть многим из её окружения.
– Не стоит решать скандачка! – сделал вывод Виктор. – Нет, тут нужно во всём разобраться…
В этот момент он впервые пожалел о том, что мать далеко, и он не может с ней связаться прямо сейчас, немедленно. Ведь у неё на работе есть телефон, а он так и не удосужился узнать его номер. Именно сейчас, когда ему так нужно связаться с ней, у него нет такой возможности!
Немного погодя Бахнин успокоился, вспомнив, что через день мать всё равно должна приехать в Москву, как это делала всегда.
– Тогда и поговорим обо всём, – решил он. – И нечего, ВиктОр, горячку пороть.
При слове ВиктОр, он усмехнулся, вспоминая с каким гордым водом произносила его мать любимой девушки. Он прекрасно понял, что ему дали от ворот поворот, сказав, чтобы он даже не мечтал о Любаве… Так сказать – гусь свинье не товарищ.
Бахнин рассмеялся, вникнув, наконец, в свои слова.
– Так кто же из нас гусь, а кто свинья?! – произнёс он вслух, – Свинья в данном случае, именно я… Безродный парень позарился на дочь отпрысков великих князей?! Смешно? Глупо? Скорее всего и то, и другое.
В положенное время Василиса Игнатьевна не приехала. Не приехала она и на другой день, и на третий, и Виктор начал волноваться, забывая, что через сутки приглашён на официальный приём в дом Голудиных, а когда вспомнил – заметался.
Не зря же Елена Никифоровна предупредила, что он должен соответствовать её дому даже в одежде.
– Чёрт побери этих аристократов! – думал он. – Всюду у них условности, всюду рамки и этикеты. Нам ли простолюдинам пытаться вскарабкаться на их, недосягаемую для нас, высоту?!
Пришлось консультироваться с Любавой, как ему одеться на этот приём.
– Это всё придирки маман, – ответила та. – По мне ты одет вполне подобающе: белая рубашка, хорошо выглаженные брюки… Обувь только следует начистить до блеска… Чтобы в неё можно было «смотреться, как в зеркало». Это не мои слова – слова Елены Никифоровны… Ну и, конечно, не забудь цветы для неё! Она любит белые хризантемы.
И вот настала суббота. Приём был назначен на шесть вечера, а Виктор был уже с утра сам не свой – даже от Вари отмахнулся, как от назойливой мухи, когда она попыталась узнать, что с ним происходит. Девушка обиделась и исчезла в неизвестном направлении, что не особенно взволновало Бахнина: сегодня вечером, можно сказать, решалась его жизнь.
Явившись, как и положено, молодому человеку с претензией на более близкое знакомство: с цветами для хозяйки и для её дочери, в новой белоснежной рубашке, в безукоризненно отглаженных брюках и сияющей обуви, Бахнин ожидал большего, чем получил.
Хозяйка дома представила его всем, как сокурсника её дочери – не более того. Даже мужу не сказала ни слова о том, кто этот молодой человек, по её мнению, на самом деле.
Разочарование от приёма было полное, и Виктор просто заставил себя досидеть почти до самого его окончания. Гости развлекались по привычке: кто-то из дам музицировал, кто-то пел старинные романсы, мужчины играли в вист и другие карточные игры, название которых Виктор никогда не слышал.
