Любовь перевернет страницу - страница 33

Сотрудники нашей авиакомпании уже ждали нас. Они установили четыре стола для осмотра вещей – по паре друг напротив друга. Перед ними выстроились две очереди – из мужчин и женщин, и мы с Томой разделились.

Когда меня пригласили к осмотру, я закинул свой чемодан на стол. Высокий загорелый израильтянин в аккуратно выглаженной форме коснулся его руками в белых перчатках и расстегнул молнию. Наружу смущенно выглянули мои черные кроссовки, теплый клетчатый свитер, зарядные устройства, недочитанная книга. Ничего подозрительного – обычные вещи обычного путешественника, и меня жестом пригласили отойти в сторону, разуться и расставить руки в стороны. По телу, от плеч до пяток, сверху вниз, слегка касаясь, проскользнули чужие руки. Когда досмотр закончился, я забрал чемодан и прошел в зону ожидания.

Подошла очередь моей Томы. Она ловко забросила свой чемодан на стол и гордо продемонстрировала путешествующего с ней питомца. Марс вызвал довольную ухмылку у невысокой девушки, что в свою очередь обрадовало и Тому. Она гордилась тем, какое впечатление производил на прохожих ее шелковистый друг.

– У него редкий окрас, – часто хвасталась Тома. – Черное тельце и белые лапки в крапинку – как у далматина.

Тома любила Марса, словно ребенка, а он ни секунды не мог прожить вдали от нее. Кстати, в Израиле эту парочку ждала не только Поля, но и еще один пес – рыжий Джордж. Удивительно, но эти два совершенно не похожих друг на друга четвероногих подружились и поделили между собой своих хозяек – Марс был привязан к Томе, а Джордж любил Полину.

Вспоминая многочисленные забавные моменты, связанные с питомцами моей сестры, я и не заметил, как преодолел проверку билетов, прошел по качающемуся телескопическому трапу и оказался в салоне самолета.

– Ну что замер, Ян? – спросила меня Тома, подталкивая вперед.

Я почувствовал на себе любопытные взгляды – другие пассажиры уже заняли свои места. Их лица отличались от тех, что я привык видеть в своей стране; из-за череды цепляющихся друг за друга событий, происходящих за последние годы в мире, я давно не пересекал границу России.

Меня всегда удивляло: откуда в нас рождается то интуитивное ощущение другой культуры, которое охватывает, стоит лишь только взглянуть на человека. Это странное трепетное любопытство, пронизывающее меня, когда я видел человека, мысли которого появляются в его голове иначе, слова которого звучат иначе, на которого привычные для меня вещи не давят той же обыденностью, понятностью, чувствовалось каждый раз, когда я встречался взглядом с иностранцем.

Я и сам любил быть иностранцем. Мне нравилось быть тем, о ком никто совсем ничего не знал, мне нравился вопрос «кто ты?», на который можно было бы ответить так, как никогда раньше никому не отвечал. Я собирался быть таким иностранцем в течение оставшихся летних месяцев – для жителей моего временного «дома» и для себя самого. И на вопрос: «Кто ты?» я собирался найти для себя очередной ответ.

Самолет взлетел, и мы снова оказались близко к облакам. Хотелось протянуть руку и поймать одно из них – такое детское желание, которое вряд ли могло бы быть осуществимо, пронзило меня, как и уходящие за горизонт солнечные лучи. Уже смеркалось, и та часть мира, куда я мчался на высокой скорости, погружалась в ночь.

Я закрыл глаза, чтобы самому уснуть, чтобы время пронеслось как можно менее заметно. Я гнал время, как и мысли о Вере. И чем дальше я отказывался от нее, тем больше я думал о другом мире, о другом себе. Я поверил в завтрашнее утро, которое мне хотелось начать заново. Конечно, все это было лишь беззвучными словами, скачущими по белому листу моего сознания – человек не может стать другим за одну ночь, не сможет и за две, за три… Но само желание не быть тем, кем ты привык встречать свои дни, что-то меняет; оно дает возможность остановиться и взглянуть внутрь себя, а потом прислушаться к сердцу, которое кричит, ноет, сражается, но бьется, бьется, бьется…