– Пить будешь?
Я вздрогнул от влажного прикосновения к моей щеке и чуть не рухнул со скамейки. Стоя передо мной, Тома ткнула в меня донышком бутылки воды.
– Спасибо, – ответил я, взяв бутылку из рук сестры и рукавом утерев щеку.
– Не хмурься, морщины будут, – сказала Тома и села рядом. Марс прошмыгнул между ног Томы и встал на задние лапы, просясь на руки.
– Долго тебя не было… Потерялась?
– Проверяла, назначены ли уже ворота для вылета.
– И как?
– Да, тут не далеко, но лучше не задерживаться: перед посадкой в самолет будут проверять сумки и ощупывать нас. Поля сказала, что попросят даже обувь снять.
Тома взяла на руки собаку и откинулась на железную спинку.
– А чего ты удивляешься? – спросила она меня, хотя я молчал. – Безопасность – превыше всего. Мы летим в страну, где тоже неспокойно. Там часто случаются военные конфликты.
Я тоже откинулся назад и поднял глаза к потолку – к тем квадратам, развлекавшим меня секунды назад.
– Теракты – это страшно. А мы еще и будем жить в городе, который почти граничит с сектором Газа. Кстати, ты запомнил его название?
– Ашкелон? – неуверенно ответил я.
– Ян, соберись! Иначе мы из-за тебя до сентября просидим на допросе. Если на паспортном контроле спросят, четко назови адрес, имя и фамилию того, к кому едешь. Если поинтересуются, зачем едешь и на сколько, на какие деньги будешь жить, скажи, что приехал книгу писать. Покажи ваши с Верой фото, веди себя естественно и, умоляю, не кидайся им на дуло автомата со слезным: «Она вернется ко мне?!»
Тома ехидно заулыбалась, косясь на меня.
– Да знаю я, ты мне все это уже не раз рассказывала. Говоришь так, будто мы сами какую-то угрозу представляем: мне нечего скрывать, так что не переживай.
Тут Тома приподнялась и со всей силы хлопнула ладонью по моему колену.
– Там все серьезно, Ян. Облажаешься – просидишь несколько часов у них в комнате. Мы тебя ждать не будем, из Тель-Авива до Ашкелона поедешь сам!
– А кто нас встретит, Поля?
– Да, ну точнее ее привезет водитель, они знают его уже сто лет… Поедем на собственной машине! Поскорее бы…
На лице сестры запрыгала мечтательная дымка. Я улыбнулся: Тома ничуть не изменилась. Она только казалась взрослой, как и всегда. Многое ей приходилось брать на себя как старшей сестре такого непутевого брата, я как. И хоть она и хорошо справлялась со своей ролью, за уверенностью и внутренней силой в ее глазах часто трепыхалась тень чувствительности и робкой беззащитности. Когда я замечал это, мне хотелось пожалеть ее, обнять. Но я сам часто плакал, сам чуть что, тянулся руками к ее шее – я не мог был человеком, рядом с которым она бы перестала бороться, защищаться. И оттого я был рад, когда в нашей семье появилась Полина.
Когда Поля уехала к выжженным холмам, покрытым песком, я сказал сестре, что это к лучшему, что их разлука приведет к новая главе, о которой Тома и Поля так мечтали. Они хотели жить в Израиле, среди его яркого солнца и редких дождей. Однако я понимал, каким неслышным эхом пролетали мои слова для сестры: расставаться с близким человеком тяжело в любом случае – встретитесь вы скоро или уже никогда, расстаетесь хорошо или же с тяжестью на душе.
Когда мы опустошили бутылки воды, я поднялся первым. Тома передала мне поводок собаки, а сама взяла переноску. В руках у каждого было по еще и небольшому чемодану. Мы обогнули ряд кресел и направились к воротам, открывавшим последнюю часть нашей дороги – дороги в Израиль. Длинные арабские платья, короткие футболки и шорты – все смешалось, на полу лежали ожидавшие странники, висели на перилах дети, за стеклянными стенами взлетали самолеты.
