Бум-бум-бум… Мимо прокатилась тележка с горячей едой. В мой сон ворвался запах кофе, и я открыл глаза. В иллюминаторе чернело небо, а салон нашего самолета освещался приглушенными лампами. Наверное, в местах, над которыми мы пролетали, кто-то, понявший вдруг голову к небу, мог принять нас за подмигивающую сквозь темноту звезду. Я припомнил свои мысли о том, как хорошо было бы быть цветущий деревом, и мне подумалось, что звездой, наверное, тоже было бы быть неплохо – они красивы и вдохновляют своим далеким сиянием. Но звезды всегда одиноки: как и люди они окружены миллионами таких же, как они, бушующих скоплений и стоят поодаль друг от друга.
Я отвернулся от иллюминатора и посмотрел на сестру: Тома крепко спала, размашисто развалившись в кресле. «Тоже как звезда», – подумал я, тихонько откинув пряди волос с ее лба. Сквозь сон она вздохнула, но не проснулась. На коленях сестры, запертый в переноске, сидел Марс. Он тихо посапывал, выставив нос вперед так, что сетчатая стенка его переносного домика натянулась. Я коснулся пальцами этой шершавой черной кожи, чуть влажной и теплой, и Марс сонно чихнул.
Затем я откинул голову и закрыл глаза. Стало темно, но уютно – такое умиротворяющее затишье бывает только перед чем-то новым, чем-то из ряда вон. Может, я и не был готов к этому, но ждал: ведь новые сильные ощущения заглушают уже пережитые, но все еще подающие голос – то цунами, что прошлось по моей душе, не улеглось, оно все еще гремело где-то вдалеке. Разрушения, оставленные им, были значительными, и мне требовалась помощь – соленых волн, ослепляющего жара и грядущих встреч, требующих новых чистых страниц. Не знаю, чем я заслужил ту помощь, но благодарен за нее. Она исцелила меня – того меня, кто тогда, еще ничего не зная о своей судьбе, тихо засыпал в рассекающем воздушное море самолете.
Проснулся я уже от толчка в спину и громкого звука несущихся по шершавой посадочной полосе колес.
– Ну вот мы и на месте! – весело сказала Тома, но не мне, а своему четвероногому любимцу.
Она расстегнула молнию, и Марс, высунув свою морду, жалобно посмотрел на хозяйку.
– Ты у меня – герой-путешественник, – приговаривала Тома деланным голосом. – Ты же еще не знаешь, что скоро увидишься со своим братцем.
– Который час? – спросил я, потягиваясь.
– Двенадцать или что-то около того. Поля сказала, что задерживается, но не думаю, что это проблема. Пока мы получим багаж, пройдем допрос… Как бы ей не пришлось нас ждать. Ты готов?
Я кивнул. Защелкали ремни, пассажиры повскакивали со своих мест. Мы с Томой и Марсом сидели в хвосте, поэтому не торопились. Я почувствовал усталость в теле, и подрыгал ногами. Мою кожу стянуло, и тут я вспомнил, что Тома все-таки заставила меня надеть те самые компрессионные чулки – я не смог противостоять натиску своей сестры и демонстративно напялил их на себя, чтобы не поссориться. От нелепости своего поступка я негромко рассмеялся.
– Ты чего? – спросила Тома, смотря на меня как на умалишенного.
– Да так… – ответил я, пряча лицо за ладонями.
– Возьми себя в руки, Ян. Впереди паспортный контроль!
– Боже, ты все об одном и тоже… – тут уж я потерял контроль и засмеялся так, что глаза заслезились.
Выражение лица моей сестры исказилось. Она не понимала, что происходит, и, кажется, всерьез забеспокоилась о моем здоровье. Придя в себя, я сказал:
– Я что по-твоему преступник? Или тебе кажется, что израильтяне плохо смотрели и не заметили у меня в рюкзаке пару-тройку ножей, пистолетов и запрещенных веществ? Сколько можно переживать обо этом?
