Будь она пуста, тупа – не возникла бы толпа
Почитателей благих, ну, и я – один из них.
Будь она тупа, пуста – не открылись бы уста
Комплименты говорить, прославлять, боготворить.
Гостья ж ваша хороша, только не лежит душа
Мне её женой назвать. Сердцу же не приказать.
Ты мне мачеха иль мать, если хочешь навязать
На всю жизнь и без любви? Ну, давай её зови!
Если нравится тебе, так бери её себе,
И живите-поживайте, а ко мне не приставайте.
Я скорее удавлюсь, чем не по любви женюсь.
Ксюша – мой в окошке свет, вот вам от меня ответ.
Матушка растерянно молчит, зато подключается Матрёна:
Ну, Иван, ты подобрал для любови идеал!
Можешь даже не стараться, к ней тебе не подобраться.
У неё, любезный друг, – это знают все вокруг —
Ухажёров до черта, не тебе, Ванёк, чета.
Из людей больших, дородных, из купцов да благородных.
Говорят, есть полюбовник, целый гвардии полковник.
Он тебе прострелит лоб, не заглядывался чтоб.
Иван:
Вы меня тут не пугайте, от любви не отшибайте,
Чай, не будет он стрелять, ведь тюрьмы не миновать.
За такое злодеянье строго будет наказанье.
Матрёна:
Не тягаться твоей маме со столь знатными людями.
Да, накажут, пожурят, возвратить звезду велят.
Станет снова подполковник, тут беды-то на половник.
Даже года не пройдёт, как он в прежний чин войдёт.
А тебе, голубчик мой, всё лежать в земле сырой.
Иван (насупившись):
Может, и на самом деле, лучше он меня застрелит.
Таковы мои дела – жизнь без Ксюши не мила.
Пелагея и Матрёна обречённо разводят руками.
Снова из окна выглядывает сказительница Матрёна. Синяк под глазом уже потихоньку подживает, но ещё светится.
Матрёна:
Чуть рассвет, и наш пострел взял цветы и полетел
На свиданье к своей крале, на которое не звали.
Действие происходит в опочивальне, она же будуар Ксении Красносельской. Примадонна лежит одна в пышной кровати. Раздаётся звук дверного звонка. Ксения поднимается, держась руками за голову:
То ли в голове шумит, толь дверной звонок звенит.
Эй, Глафира, ну-ка глянь, кто пришёл в такую рань?
Через короткое время в дверях появляется заспанная горничная Глафира с причёской набекрень и объявляет:
Поутру к тебе притопал господин…
Иван Растопов, – врывается в спальню Иван, отпихивая горничную:
Я пришёл без приглашенья изъявить своё почтенье
И вручить мой скромный дар (протягивает Ксении букет цветов).
Ксения (небрежно берёт цветы):
Ставь, Глафира, самовар
Раз уж сон совсем порушен. Ну, а ты, дружок, послушай:
Ну, на кой ты мне нужён? У меня таких мильон – показывает пальцем на вереницу из корзин цветов, стоящих вдоль стены, и продолжает:
Кабы ты бы отличился, ну, к примеру, изловчился,
Скажем, подвиг совершить, либо славу смог добыть
Ты в другом достойном деле, я тогда бы захотела
Тебя, милый, может быть, нашей прессе предъявить
Как моёва фаворита. А сейчас – вон дверь открыта,
И катись колбаской ты с Тверской до Спасской.
Иван (бухается на колени):
Я прошу не погубить, а позволить рядом быть.
Я хотел бы здесь бывать, чтобы ручки целовать,
По утрам глядеть Вам в глазки и пылиночки сдувать,
А по вечерам я сказки мог бы на ночь рассказать.
Ксения поднимается с постели, откидывает одеяло, поглядывает на Ивана, пытаясь дать понять, что не мешало бы деликатно отвернуться, поскольку она перед ним оказывается в неглиже: в панталончиках и прочем нижнем белье того времени, но тот просто жадно таращится на неё глазами. Тогда она, махнув на чудака рукой, встаёт и начинает умываться из принесённого Глафирой деревянного ведра и приговаривает:
