– Минара! Мой баллон спустился! Я тону!
Она всполошилась и поплыла к нему, а за ней следом поплыл её друг Дидар. В панике мальчишка перевернулся с баллона в воду и, едва вынырнув из-под воды, зацепился трусами за колючую ветку. Толстый шип, как коготь смерти, упёрся прямо в позвоночник маленького Боята, больно оцарапав кожу. Испугавшись, Боят так размахивал руками и ногами, что трусы закрутились и как-то обмотались вокруг ветки, а потом вдруг порвались пополам и когда молодые вынесли Боята на берег, все увидели его совершенно голым. Дидар стал громко смеяться, за ним и Минара, а потом и все ребятишки, которые были на берегу, а среди них были и девочки. И этот случай можно было бы забыть, но Дидар так часто потом вспоминал об этом на каждом своём семейном сборище, смеясь и заставляя смеяться своих гостей, что Боят подсознательно ненавидя его, оттолкнул и Минару, смеявшуюся вместе с ним. Это была самая позорная история, которой представляли Боята всё новым и новым людям. Останься она там, в детстве, эта история бы никогда не смогла разлучить Минару с братом. Но она не покидала Боята всю его юность, а потом и молодость. Парень возненавидел Дидара и поэтому не любил больше свою сестру Минару. И теперь он проклинал себя за то, что стал инвалидом и снова попал в зависимость от этих людей, потому что больше у него никого не осталось. И хотя он всегда скучал по своей сестре, он так и не смог ей простить того, что она за всё это время ни разу не запретила своему мужу потешаться над братом.
Боят открыл глаза.
Свет едва забрезжил в окно, был рассвет и во всём доме царила абсолютная тишина. Боят взглянул в зеркало едва приоткрытыми глазами и увидел старика Емек-ага, лежавшего на тонкой корпешке, положив под голову скрученную в валик свою демисезонную куртку. Веки были невозможно тяжёлыми, Бояту хотелось спать и он, поддавшись сладкому оцепенению сна, снова закрыл глаза. Но теперь он спал без снов и воспоминаний, крепко, спокойно и долго. А когда проснулся, над ним снова стоял старик Емек. Как-то странно склонив набок голову и заглядывая, казалось, прямо под ресницы Бояту, старик таращился на парня и молчал.
– Что… что случилось? – чувствуя что-то не ладное, спросил Боят, едва шевеля губами.
– Что-нибудь хотите? – в замешательстве спросил старик.
Боят моргал, водил зрачками в разные стороны и пытался понять, отчего его тело было таким занемевшим.
– Я собираюсь уйти, Боят. Нужно кое-что прикупить.
– На рассвете? – съязвил хозяин дома.
– Сейчас вечер, четверть восьмого, – бесстрастно, будто не обращая внимания на настроение Боята, ответил ему старик.
– Вечер?! Сколько я спал?
– Может, часок-полтора! – безразлично пожал плечами старик и вышел из комнаты, направившись к двери.
Он надел свои огромные уже вычищенные ботинки, зашитую по рукаву куртку и осторожно захлопнул за собой дверь. Сознание Боята до сих пор было скованным от крепкого сна, он вяло хлопал глазами и чувствовал, как во рту медленно шевелится его сухой язык. Ключ щёлкнул в замке и Боят, глядя в зеркало, разглядел тщательно убранную комнату, рюкзака у порога уже не было, а на столе была расставлена какая-то посуда. Опустив глаза вниз, Боят увидел на полу возле своей кровати чистые половицы. И вдруг он увидел на себе широкие ремни, крепко натянутые вокруг его тела. Руки его были прижаты к бёдрам, а постель под парнем, испачканную брызгами перевёрнутого супа, кто-то поменял. Обычно постель ему меняла только Минара, но этого никак не могло быть! Она живёт в другом посёлке и вернуться, чтобы сменить постель она смогла бы только завтра, если бы ей позвонил старик. Значит, это он сменил постель под Боятом и привязал его к кровати, чтобы не шевелился и не переворачивал пищу!
