– А я, знаете, равнодушен к этим… как вы сказали, стервам,– сказал он небрежно.
– Ну-ну.
– Может, я вас увидел, и мне никакие женщины не нужны…
Красавица вдруг ощетинилась и зло процедила:
– Ты мне зубы-то не заговаривай! Зал ожидания с другой стороны – катись и жди свою машину.
– А позвонить? Надеюсь…
– И не надейся! В возрасте, а туда же…
Она повернулась уходить.
– Жалко вам, что ли?
– Запрещено со служебного! Иди на почту и звони, сколько влезет.
Она хотела еще что-то сказать, наверняка дерзкое, но только смерила приезжего долгим взглядом, в котором мелькнуло что-то вроде сожаления, смешанного с женским любопытством. Дескать, извини, но с вашим братом-охальником только так и надо. Впрочем, дверью она хлопнула оглушительно. Так показалось Долгову.
– Рюкзак-то хоть можно оставить?
– У меня не камера хранения!– донеслось из-за двери.
“Чего это она?– недоумевал Долгов.– Как с цепи сорвалась… Не-ет, с такой дело иметь – себя не уважать.”
Пришлось ему с грузным рюкзаком за плечами тащиться в поселок. Но и там неудача: почта на замке. И никого нет, будто вымер поселок. Одна только старуха тащила по дороге пустые санки. Спросил, где носит почтовую работницу, та лишь рукой махнула:
– Сами, бывало, днем с огнем ищем почтовиху нашу.
Не рискуя разминуться с машиной, Долгов чертыхнулся и потопал обратно на станцию, кляня неудачный день.
Снег в негнущихся валенках подтаял. Кровавые мозоли. Кажется, были обеспечены на обеих ногах. Еще и погода испортилась окончательно. Серая непроницаемая мгла залепила небо, между редкими кустиками карликовой березки зловещими змеями ползла поземка. Над горизонтом, где совсем недавно было солнце, еле угадывалось бледное пятно. Когда шел в поселок, ветер подталкивал в спину, теперь же беспощадно хлестал по лицу колючим снегом. Долгов пытался идти и боком, и задом наперед, но ветер хлестал по щекам с прежней жестокостью.
Когда, наконец, подходил к станции, промёрз так, что к дверям вокзала бежал чуть не вприпрыжку.
“А там печка ледяная,– раздраженно подумал он.– Ну, я ей все выложу, психопатке!..”
Ввалившись в зал ожидания, не снимая рюкзака, он с видом неподкупной взыскательности приложил ладонь к железному боку печки, готовый выказать всю глубину знаний ненормативной лексики…
Печка была теплой. Местами даже горячей. В первые секунды Долгов даже не понял, доволен он или разочарован.
Он с блаженством сбросил с плеч до смерти надоевший рюкзак, сел на скамью и болезненно вытянул ноги. А кто-то ведь хвалит эти вяленые кандалы…
Печь, конечно, не успела нагреть зал ожидания, но если придвинуть край скамьи вплотную к голландке, то жить можно.
Немного оттаяв, Долгов устало закрыл глаза. Придет ли машина, не придет – бегать он больше не намерен ни от псов, ни от психических красавиц. Спешить некуда, от печки идет тепло – чего еще надо человеку, которого судьба с размаху зашвырнула в это лесотундровое царство безмолвия?.. Интересно, есть ли у них тут столовая?
Долгов покопался в рюкзаке, достал полбуханки белого хлеба, стал отщипывать от нее. На худой конец можно протянуть и без столовой.
Хлеб и тепло разморили его, подкрадывалась дремота. Голова с побеленными висками клонилась на грудь.
Вдруг Долгов дернулся: вывернувшись из ошейника, черный кобель взвился в длинном прыжке, нацелившись на горло страшными клыками…
Взглянул на часы – сколько он спал, не проворонил ли машину? Минут пять-семь, не больше. Он провел ладонью по лицу, не глядя, нащупал буханку. Отломил кусочек, отправил в рот. И тут краешком глаз уловил какое-то движение в окошке кассы. Резко повернулся и встретился глазами с красавицей, которая молча наблюдала за ним, приоткрыв фанерную дверцу. Долгов перестал жевать. Отвернулся, с трудом проглотил нежеваное и сделал вид, что окошко интересует его меньше всего на свете.
