Читать онлайн Георгий Бржезинский - Люди и Псы
Предисловие
«Север не прощает слабости. Он либо закаляет, либо ломает. Но тем, кто выстоит, открывает тайну – самое страшное в этой жизни не холод,
а одиночество»
Перед вами – повесть, которая проникает под кожу и остаётся в сердце. Это не просто история о людях и собаках, затерянных в бескрайних снегах. Это притча о выборе, где каждый шаг по хрустящему насту отдаётся эхом в судьбах героев.
На краю земли, где ветер сбивает с ног, а холод выжигает душу, разворачивается история, которая бьёт под дых. Долгов, сбежавший от собственной жизни, но не сумевший убежать от себя. Иван, похоронивший прошлое, но не сумевший убить память. Стрелка – пёс, чья преданность становится испытанием для человеческой жестокости. Пушок – комок шерсти с волчьей душой, чья смерть станет последним судом над теми, кто забыл, что значит быть человеком.
Их судьбы вмерзают друг в друга, как кровь в снег. Боль – не как страдание, а как единственная правда, которую не выжечь даже сорокаградусным морозом. Надежда – не как свет в конце туннеля, а как последний патрон, который бережёшь не для зверя, а для себя.
Это не просто история выживания. Это исповедь на краю пропасти, где каждый шаг по хрустящему насту звучит как вопрос: "А ты смог бы?" И нет гарантии, что ответ будет правильным. Север здесь – не фон, а полноценный персонаж. Он дышит в спину, шепчет в ухо, испытывает на прочность. Его законы просты: выживает не сильнейший, а тот, кто не забыл, что значит быть человеком. В этом мире печки-буржуйки – единственное спасение от стужи, а взгляд стального неба напоминает: ты песчинка в снежной буре.
Но даже в ледяном аду есть место чуду. Чуду встречи, когда два одиночества находят друг друга. Чуду прощения, которое приходит не с раскаянием, а с пониманием: никто не заслуживает быть забытым. И чуду борьбы – когда, кажется, все силы исчерпаны, но ты поднимаешься, потому что за тебя некому больше постоять.
Эта книга – как удар об лёд. Резкий, болезненный, отрезвляющий. Она не даёт готовых ответов, но заставляет задать себе вопросы:
– Что останется от меня, если отнять всё, к чему я привык?
– Способен ли я на подлость ради выживания?
– И есть ли во мне то, что не сломает даже сорокаградусный мороз?
«Люди и псы» – это гимн тем, кто, оказавшись на дне, не перестаёт искать свет. Тем, кто знает: иногда, чтобы обрести себя, нужно потерять всё.
Откройте эту книгу – и вы услышите, как завывает пурга за окном. Почувствуете, как обжигает дыхание мороза. И, возможно, найдёте в себе то, что не даст вам свернуть с пути, когда жизнь потребует сделать выбор.
Для кого эта книга:
– Для тех, кто верит, что даже в самом тёмном лесу есть тропа к спасению.
– Для тех, кто не боится посмотреть в глаза своим демонам.
– Для тех, кто знает: настоящая сила – не в кулаках, а в умении остаться человеком, когда легче стать зверем.
Добро пожаловать в мир, где каждый – и палач, и жертва. Где надежда – это не огонёк вдалеке, а кровь на снегу, которую ты растираешь по ладоням, чтобы не замёрзнуть.
Откройте первую страницу – и вы уже не сможете остановиться.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая. Зов севера
Декабрьское утро. Северная станция Пальник-Шор.
Клацая на стыках, поезд торопливо набирал скорость, оставляя на пустынном перроне человека с большим рюкзаком у ног.
Оказавшись на тридцатиградусном морозе, Долгов зябко поежился, вобрав голову в куцый воротник далеко не зимней куртки. Проводил отрешенным взглядом последний вагон, забросил на одно плечо рюкзак и направился к вокзалу, неуклюже ступая в новых, еще не растоптанных валенках.
В свои пятьдесят лет Долгов имел крепко сбитую фигуру, в которой чувствовались здоровье и сила – этакий боровичок. Черные, выразительные глаза светились доверчивой добротой. Но иногда, словно от внезапной тревожной мысли, в этих глазах мелькала растерянность, свойственная человеку, попавшему нежданно-негаданно к черту на кулички и не ведающему, что его ждет.
Все тут было новое, пугающе необычное. Сразу за станцией начиналась заснеженная тундра. Она спускалась пологим косогором далеко вниз, к скованной льдом реке. Снег завораживал нетронутой белизной и свежестью. За рекой в морозной дреме замерли бесконечные лесные дали, уходящие за горизонт, растворенный в зимнем мареве.
Внезапно выплывший край по северному низкого солнца ослепительно вспыхнул, заливая верхушки деревьев золотистым цветом. Природа словно встрепенулась – радужно заискрила снегами, вытягивая по ним голубые тени деревьев и кустов. Пока Долгов стоял, любуясь незнакомой доселе картиной, с севера-запада, подгоняемая студеным ветром, надвинулась сплошная бледно-серая пелена. Ближняя ель, качнув вершиной, сбросила вниз свою белую шапку. Косо засверкали мелкие, колючие снежинки.
“Да, погоды тут, прямо сказать… – снова поежился Долгов. – Смех и горе.”
С противоположной стороны, в километре от станции, затаенно выглядывали из-за белого холма заснеженные крыши поселка. Они дружно дымили разнокалиберными печными трубами, затушевывая порозовевший горизонт лохмотьями дымов.
На станции ни души. Тишь и покой. Только изредка, чуя приближение пурги, гулко и лениво перебрёхивались поселковые псы.
Не доходя метров двадцать до деревянного вокзальчика, Долгов, сбросил рюкзак на снег – чего таскать без толку? – и, грея ладонью коченеющий нос, потирая щеки, заспешил к двери. Пронимает – после теплого-то вагона… Первым делом надо найти телефон.
В зале ожидания ни души, а телефоном тут, как видно, и не собираются обзаводиться. Крошечное окошко кассы закрыто. Да и открывают ли его когда-нибудь в этой безлюдной глухомани?
Озадаченный Долгов снова вышел на мороз. Как же он попадет на буровую, если не созвонится насчет машины?.. Тут он заметил, что его рюкзак по-хозяйски обнюхивает целая свора местных собак. Ничего привлекательного не унюхав, псы стали разбредаться. Но один крупный черный кобель с деловым видом поднял было заднюю ногу, явно желая выразить презрение к бесполезному предмету.
А ну, пошел! – грозно крикнул Долгов.
Черный кобель резво отскочил от рюкзака, позорно обрызгав собственную ляжку. Тут же опомнился, угрожающе оскалился и залился оскорбленным лаем. Всем своим видом он показывал, что намерен отстаивать свое право пометить именно этот рюкзак.
Долгов медленно, настороженно приблизился к своему имуществу, взвалил его на плечо и торопливо пошел к двери. Захлебываясь злобным лаем, кобель бросился за ним, не забывая, впрочем, выдерживать безопасную дистанцию. Открыв дверь вокзала, Долгов осмелел и наставительно бросил псу:
– Ничего не поделаешь, дружок. Право собственности.
Внутри вокзала температура ненамного выше наружной. Первый раз он не обратил на это внимания. Из стены наполовину выступала металлическая печка-голландка, черная и массивная – от пола до потолка. Бросив на скамью рюкзак, шапку с перчатками, Долгов прижал к ее полукруглому боку озябшие ладони, и тут же отдернул их – печь была ледяная.
– Пор-рядки у них тут… – раздраженно пробормотал, поспешно засовывая руки в карманы брюк, поближе к собственному теплу.
Поразмыслив, стал в печальной задумчивости рыться в рюкзаке. Вытянул красную фланелевую рубашку. С сомнением покрутил ее в руках, решился: быстро сбросил свою жидкую, на рыбьем меху куртку, натянул рубашку прямо на свитер. Следом выудил пушистый шерстяной шарф и обмотал им шею поверх воротника куртки. Так мамы повязывают шарфы своим болезненным первоклашкам.
– На север, называется, приехал, смех и горе… – ворчал Долгов.– Полрюкзака книг припер, идиот!
“А если придется тут заночевать?”– с беспокойством подумал он, и стало ему вовсе тоскливо.– Влип ты, парень, капитально влип…”
Нахохлившись, уселся на скамью, задумчиво притих. Надо что-то делать, надо что-то… Он резко, возбужденно вскочил, шагнул к безжизненному окошку кассы, хотел затарабанить в фанерную створку, уже нацелил согнутый палец… и замер, прислушавшись.
Как видно, воспитание – не всегда благо.
В глубокой тишине, словно из далёкого далека еле доносилась музыка. Ясно: есть радио – должны быть и радиослушатели.
Долгов нерешительно постучал костяшкой по фанере. Тишина гробовая. Если не считать радиопиликанья. Постучал сильнее, требовательнее.
Глухо. Может, он необитаем, этот север дальний?
– В конце концов, вымерли там, что ли?
Долгов старался придать голосу требовательность, но вышло как-то просительно, едва ли не жалобно. Нет, так их не пробьешь. Он постучал еще, кашлянул и заговорил громко, решительно:
– Гражданка, меня не интересует, замужем вы или нет! Почему не топите печку? Человек замерзает!
“А если там мужик?”– мелькнуло.
Послышались шаги. Где-то за окошком скрипнула дверь, раздался грубый, презрительный женский голос:
– Это ты человек?! С утра накушался и буянит тут. Нет бутылки, гуляй!
И хлопнула дверь. Вот это прием!
– Да вы… вы что, гражданка?– опомнился Долгов.– Откройте, почему вы разговариваете через стенку? Мне, кроме телефона…
– Русским языком сказано: бутылки нету!– с негодованием донеслось откуда-то из недр здания.– А будешь буянить, участкового вызову! Будет тебе теплая печка!
– Нет, это же ни в какие ворота…– пробормотал обескураженный Долгов.
Поразмыслив, он решил сдаваться:
– Гражданка, мне на базу нужно позвонить, приедет ли машина! Они должны меня забрать!
– Сказала тебе, алкаш: будешь буянить – заберут!
Долгов плюнул в сердцах, отошел от окошка и, обиженно нахохлившись, снова сел на скамью.
“Бешенная какая-то баба. Я еще на перроне почувствовал, что тут дурдомом пахнет.”
Холод быстро подбирался к спине. Не давало покоя и оскорбленное самолюбие. Он поднялся с праведным желанием вышибить эту дурацкую фанеру. Подошел к кассе. Потоптался в нерешительности и плюнул в сердцах.
Не то воспитание, прямо сказать ущербное воспитание…
Раздраженно раздувая ноздри, поплелся наружу. Черт с ней, с печкой – телефон, нужен телефон. До поселка с рюкзаком идти далековато. Оставить рюкзак здесь, с этой ненормальной – дураков нет.
“Ненормальная” представлялась в виде гром-бабы, толстой и неопрятной, с грубым, мужеподобным лицом. Наверное, еще и с волосатой бородавкой на носу. С такой только свяжись…
Недалеко от вокзала стоял утонувший в сугробах домишко. Телефона там, конечно, нет, но может, примут на время рюкзак? Скрипя по снегу плохо гнущимися валенками, Долгов зашагал по тропинке. Поднявшись на крохотное крылечко, постучал в дверь. Никто не отзывался. Постучал громко, решительно. И тут глухо.
“Ясно: всех покосила чума, связь с большой землей прервана,– вяло пытался шутить Долгов.– Выжила одна дура с бородавкой на носу. Потому что таких дур и чума не берет… Хотя на севере, вроде, не бывает чумы. Значит, есть надежда наткнуться на говорящее существо. Вон еще один дом, последний.”
Он направился к этой последней надежде, но на полпути замедлил шаг и остановился. На длинной цепи сидел огромный лохматый кобель. Он азартно следил за каждым шагом незнакомца и от нетерпения ерзал задом по снегу, предвкушая радость точного прыжка. На его мощном загривке поднялась шерсть, из ощеренной пасти капала кровожадная слюна. По всем приметам, зверюга опытная, потому преждевременно не подавала голос, опасаясь спугнуть двуногую дичь.
Долгов на глаз прикинул длину цепи и натянутой проволоки, по которой скользила эта цепь. Выходило, что эта ненормальная, которая за стенкой, не так опасна, как эта, которая на цепи.
Похожие книги
