– Не надеялся, что встретимся, – заговорил Сафонов у двери своего кабинета, придержав Вересова за локоть.
– Почему? – удивился Юрий Андреевич.
Не словам удивился, теми же словами встретил его Белов, когда он зашел в училище в августе, вернувшись из второго преподавательского отпуска. Удивился тону, с каким эти слова были сказаны, – прозвучали они тревожно и напряженно, и было это заметно особенно потому, что только минуту назад во время линейки старик был весел, привычно подначивал Кобякова.
– Такой ты был к исходу, прости, пришибленный.
– Был, – согласился Вересов. Он действительно дошел к концу года, едва ноги носил. – Отдышался за лето, теперь вроде порядок.
– Отдышался, – повторил Сафонов и понурился. – Молодец. А вот я опять провалялся август. Понимаешь, чуть дело к отпуску, цепляется какая-нибудь зараза и держит, жует… – Но оживился. – Так, пожалуй, все болячки переберу. – Поднял лицо, посмотрел внимательно в глаза Вересову, сомневаясь словно, что тот верит, усмехнулся обезображенным лицом – получилось, как всегда, криво. – Иди уж, не терпится, вижу, иди. Еще поговорим, есть о чем.
Повернулся круто на негнущейся ноге, вошел в кабинет под дружный грохот отодвигаемых стульев – ребята встали приветствовать. Притворил дверь за собой.
«Сдает старик, – думал Вересов, – Старость пришла, навалилась, подмять норовит. А ведь и не стар он, если разобраться, всего год как вышел на пенсию. Невозможно поверить, что за год так человека скрутило…»
Одни люди появляются в жизни другого человека легко – открывают дверь, входят без спроса, располагаются. Другие стоят в замешательстве перед распахнутой дверью, не выказывая ни малейшего желания войти, но и не отказываясь от этого действия. Наконец, однажды понимаешь, что для них и двери-то никакой нет, что они всегда были с тобой, что отныне твоя жизнь без них отчасти теряет смысл.
Таким человеком для Вересова стал Сафонов – не сразу, проявляясь исподволь, и уже не избавиться от мысли, что он был рядом всегда, что их общее время если и имеет точку отсчета, начало, то распространено оно не только вперед – в будущее, но и в прошлое – вспять.
При появлении Юрия Андреевича девушки недружно поднялись, иные и вовсе остались сидеть, только глянули в его сторону и отвернулись. «Ничего, ничего, – успокоил он себя, – бывает. И обижаться нечего. Подумаешь, птица какая, преподаватель. Видали они таких. Мы все для них на одно лицо и только от нас зависит, будут нас различать или нет».
Он прошел к своему столу, повернулся к классу, оглядел всех, ненадолго задерживая взгляд на лицах, отмечая их выражение.
Теперь поднялись все – проняло столь долгое молчание, принятое за недовольство. «Это хорошо, – подумал он, успокаиваясь, – хорошо, когда сами».
Тридцать пар глаз смотрели на него неотрывно – внимательные, безразличные, вызывающе-веселые, нагловатые.
– Здравствуйте и садитесь, – сказал он и сел сам.
