Люди нелюди - страница 4

Тут она демонстративно заревела и пошла в комнату, виляя толстой жопой. Он вслух для себя проговорил: «…у нее мозги есть и у Феди были, а у меня по ходу нет, раз на это все подписался. Да, Федь, порой твой поступок не такой уж и глупый. Как бы и мне не застрелиться…».

Да, как друг он был отличный, пока не женился, я из-за его жены и перестал с ним чаще видеться. Боялся, что при жизни земле придаст. А так она как баба неплохая: моет, готовит, у нее нет творческих кризисов, да и вообще никаких, кроме кризиса ума, точнее, его дефицита.

Примерно такая атмосфера царила везде, где я появлялся. Я алкаш, который ходит по бабам, но это со слов самих баб. Им, наверное, просто завидно, что не могут жить свободно и бухать со мной. При этом я никогда не нажирался и не страдал запоями, как и кучи баб не было. Они боялись за своих мужей, что я их в блуд введу, вот и выставляли меня не пойми кем.

Единственное место, куда я приходил каждый день, это домой к матери. Сандру она себе забрала, и они горевали вдвоем. Сандра спала на моих вещах или с мамой. Когда мать начинала плакать ночью, кошка бежала к ней, и та успокаивалась и засыпала. Каждая слеза матери отдавалась головной болью еще сильней. Я не знал, как ей сказать, что хватит, хватит по мне горевать. Вот она – материнская любовь, тоска и печаль. Спасибо Сандре, вечная боль от пули усиливалась мамиными слезами, а она эту боль делала тише. Я стоял в ее комнате и смотрел, как она слабеет и стареет. Седина росла поминутно, поквадратно. Вспомнилась алгебра, когда степени проходили, так и с ее сединой – один в нереальной степени.

Я все вижу и ничего сделать не могу. Она сильно похудела, и эти морщины на лице стали целыми рвами, причина которых я. Эта картина рвала меня на куски, а я и так уже только дух, даже тела нет. Когда приходил к себе самому на могилу, хотел откопать себя и избить, а потом отмотать назад до дня, где мы отняли у терпилы ствол. Ден еще говорил: «Братан, давай выкинем, а то вдруг тебе херня всякая в голову полезет!». Так бы и сказал ему сейчас: «Ты серьезно? Прямо в голову? Именно туда и залезла резиновая херня с ускорением 110 метров в секунду, как достать теперь не знаю».

Мама, как тебе плохо, только ты знаешь. А все косятся и за спиной обсуждают: «О, как она постарела, прямо старуха стала, так это ее сын застрелился? Лучше б дочку родила. А что он так? Молодой, дурачок». Еще, суки, так говорят тихо, почти на ухо ей, как будто она забыла.

Брат тихо прибухивал один, на людях вида не подавал. И на все язвительные вопросы был один ответ: «Ему так надо было». Мы редко общались, но любили друг друга, по-мужски, по-братски. Никогда не ныли на жизнь, нас дед так воспитал: «У мужчины нет проблем, есть временные трудности». Так мы и жили. Отца у нас не было, а дед был тот мужик в семье, который нас делал сильными и крепкими, как и он сам, но в моей программе случился сбой. Он вообще для нас был кем-то больше, чем дед, скорее объект подражания, про него надо было фильмы снимать. Он был мужчиной с большой буквы, не то, что все эти трусливые дядьки с пузом наперевес. У деда была сила, ум и характер. Местами даже казалось, что он из стали, и смерть его не согнет. Согнула, но вида он не подал, умирал тихо, никого не обременяя собой, осознавая остаток дней. Лежал без страха, встречая свой конец.

Девочка, которая меня навещала, по воле случая часто пересекалась с матерью. Они не знали друг друга и их заплаканные глаза не имели связи для окружающих. Конечно, мать была в топе местных сплетен, сейчас ее популярность на местном «радио сплетен» просто зашкаливала. Ее знали все, мы с братом ее всегда поднимали в рейтинге своими выходами в свет. Драки, аварии по пьяни (тут младший мой старался, как мог) и вот я в последнем своем шоу собираю лайки.