Читать онлайн Олег Терехов - Люди нелюди

Обычная жизнь

«Здравствуйте, я Федор. Я посещаю ваш клуб анонимных алкоголиков не потому, что я пью, сюда меня привели все вы, неудачники. Мне срать на вас и ваши проблемы, я просто хотел взглянуть на вас и послушать ваш бред. Спасибо, что поделились своими бедами, а то я думал, что я говно, увы, мне до вас расти и расти или пить и пить. Вам просто себя жаль. Знайте, жалость унижает человека. Вы все тут жалуетесь, ноете, как девки за айфон, так себе людишки, бед-то и не знаете».

Сказав это, я встал и вышел прочь. Дверь за собой не стал закрывать на случай, если вдруг кто-то захочет догнать и сказать «спасибо». Мало ли, кому помог, хотя сильно сомневаюсь. Люди так устроены – стадо. А теперь все дружно будут обсуждать меня вместо того, чтобы менять свою жизнь. Это намного проще, да и появилась еще одна общая тема для разговора, это я и моя дерзость, за которую не раз был в крови. Хотя там и были колоритные персонажи – разновозрастные, но были.

По коридору полетело жужжание тех, чьи чувства я задел. Слышались порывы догнать и сломать мне ноги, разбить наглое лицо и вся подобная ложь. Но никто из них даже не пытался и жопу свою поднять со стула. Чья-то жена либо подруга, ждавшая за дверью, прикрывая рот, засмеялась. Ей все это показалось забавным, как и мне, именно так я развлекаюсь.

Там не было тех, кто сам все осознал и просил помощи, всех притащили. Кого-то жена заставила, кто-то, держа за руку друга, сам прозрел, что нужна помощь. На самом деле это жалкие людишки, которые просят жалости и утешения. По сути, те же бомжи с района, с которыми я здороваюсь по утрам и знаю, как их зовут, и иногда бухаю. С ними легко, не нужно говорить о работе, о политике и про СССР они не вспоминают. Им просто все равно, налили и ладно. Так вот, бомжи намного порядочнее этих «проституток жалости», которые спекулируют чувствами других сердобольных граждан. Мне так-то плевать на этот сброд, хотя посещать таких персонажей мне всегда нравилось. Вы бы их видели! Такие стеснительные, а эти вздохи, всхлипы только ржач вызывают, да и только. Они сидят, как дети в школе, смотрят в пол, трут потные ладошки и отводят взгляд. «Только бы меня не спросили» – читается в этих пустых глазах. Забавно. Актеры, да и только.

Я с детства окружен всякими чудаками, с которыми не дружили ни в школе, ни в институте, они сидели одни и в углу. У этих отщепенцев своя логика, свои мысли, мне с ними комфортно. Мы на одной волне, но я, чтобы не палиться, общался и с нормальными людьми. Их как-никак больше. Наверное, по этой причине я и посещаю такие заведения, с этими пассажирами мы все же в одном вагоне и в вагоне без дверей.

Так вот, за мной никто так и не вышел. Впрочем, я не был удивлен. Не было речей благодарности, объятий, слез радости. Я спокойно отправился домой, я и мое поднятое до потолка самолюбие. Сел в машину, включил музыку. Играл русский рэп «Slim», донося до меня жесткую правду Москвы, всю грязь, в которой мы топчемся. Сидел и думал, куда податься завтра: к наркам или извращенцам? Вот такие затеи в 31 год.

В Москве ночью можно только тусить, а найти такие места, как «клуб по несчастью», очень трудно. Мы же не в Америке живем. Да, бессонница, она такая, напоминает сюжет «бойцовского клуба», только я ничего не основывал и не боролся с системой. Хотя моя фантазия меня заносила аж на другие планеты. К счастью, я в Москве простой человек, как и остальные жители столицы. Изо всех возможных развлечений я выбирал это, неудачники меня толкали жить дальше. С этой бессонницей даже учился вязать крючком по видеоурокам, а теперь я коллекционирую чужие боли и глупости.

Москва – город, который не спит, и я принимаю его правила. Сейчас, когда мне чуть за 30 и я постоянно в суете, все, что меня окружает – это бессонница, чужие люди, пробки и реклама. Шикарный город, стелы, лайтбоксы, хамы и среди этого всего я и другие социофобы сходим с ума от вечных депрессий. Город – прогресс, а людям помогать так и не научились. Прячемся по офисам, барам и за слоем тонировки. Таблеток не придумали, как с этим жить не научили, а чуть что, сразу в дурку, шизофрению ищут и деньги в твоем кармане. Все проходит в режиме online, где тогда служба поддержки, помощь при бессоннице, спасение от одиночества? А ее нет и не будет, вся жизнь так устроена: сначала проблемы с детства транслируют, и мы не привыкаем, а становимся. Становимся проблемой. Хеппи-энд бывает только в кино, а в реальной жизни либо дурка, либо лагерь, и он не пионерский.

В 20 лет я не спал из-за фена, травы и прочей гадости. Жил в маленьком спокойном городе, где не хватало веселья, и я сам устраивал его себе. Трое, четверо суток на марафоне и пьяные телки, друзья и эти разговоры «о вечном». Обсудить весь мир и все идеи, высказать фантазии, нарисовать картину и все, что в голове хранится. Вся эта молодая жизнь, вперемешку с алкоголем и наркотиками, ни к чему хорошему нас не привела, оставив только отпечаток на нашей психике. Это скорее не отпечаток, а воронки после ковровой бомбардировки. Кто-то замкнулся в себе, у кого-то вообще крыша съехала. От прежних друзей ничего и не осталось, кто-то спился и сидит дома трясётся, а от кого-то и того хуже – крест с табличкой за оградкой и два свободных места. А я в 22 года за 5 дней до дня рождения получил подарок – передоз, третий за два месяца. Как сейчас помню то 8 марта 2008 года, в тонированной машине на парковке возле ночного клуба прощался с этим миром. Под фонарем стоял наряд ППС с автоматами наперевес и не догадывался о происходящем. Смотрел на них сквозь эпилептический приступ, прежде чем потерял сознание. Кто привел меня в чувство не помню, помню только гаражный сектор, снег, а я лежу на спине на заднем сиденье. Куча друзей в панике, топчутся замерзшие и кому-то звонят. Смерть отступила, мне показалась ее надменная ухмылка в лице знакомой девушки, медсестры. Окончательно пришел в себя уже в дурке, мать и врачи о чем-то говорят, а я ничего не понимаю, знаю только то, что мать денег сунет, и я без палева пролечусь. Выйду здоровым, с чистой кровью, без всяких плохих записей в карточке.

Так оно и было, 21 день в палате, изолированный от всех и всего, кровать и решетка на окне. Капельницы кровь гоняли, и психолог рассказывал, как это плохо и вредно. Такие проповеди нам толкали в актовом зале школы и института.

«Вы что, не понимаете? Вы все передохните!!!» – говорил он нам каждое утро. У меня вопрос: эти врачи кому-нибудь помогли? Или есть должность и положено, чтобы он был, и он есть? Это «чудо» ходит с перегаром и важным видом, его самого кодировать надо от пьянки. Удачно устроился, нарколог всегда рядом. Сам себе перед зеркалом говорил бы это с утра, может что-то и поменялось бы.

Я не был жестким торчком, как мои соседи, и в этих лекциях не нуждался. Мы с ними виделись редко, но они действовали на меня продуктивнее психолога. Их полудохлый вид вгонял меня в панику, все какие-то побитые, в шрамах, с гниющим телом, перемазанные зеленкой и заштопанные в разных местах. С таким видом даже Франкенштейн был бы красавцем. Вся болтовня психолога пользы мне не приносила, скорее раздражала.

Среди всей массы выделялся Саня, парень старше меня лет на пять. Он прятался тут так же, как и я, ему надоела эта зависимая жизнь, хотелось обычной, с чистой биографией. Клубы и подельники привели его на скамью подсудимых, с которой он слез не в барак, а в жизнь. Там, в Питере все началось сначала. «Замкнутый круг, Федь, раз за разом одно и то же. Здесь не найдут. Тысяча километров от них, да никто и искать не будет. Меняй город и друзей, а то, как я, будешь». Так я и поступил, когда вышел.

Димедрол меня укладывал на лопатки в 22:00 и до 7 утра. Самые светлые объятия сна и подушки. Мечты о сне сбывались, я получал удовольствие от сна и одиночества. Ни друзей, ни телефона, чисто мечта социофоба, кем я и являлся. Мама, милая моя мама, приносила мне книги, какие я хотел, и навещала один раз в неделю. С таким плотным графиком скучно мне не было. Мне было, чем заняться. Строил планы на дальнейшую свою жизнь и боролся с совестью. Мерзкие ощущения – видеть слезы матери и осознавать свою причастность к ним. Совесть меня грызла, как могла, загоняя в депрессию и ненависть к самому себе. При выписке я уже знал, что буду скучать по палате, как ни крути, там нет проблем и забот. Так и получилось, неделя депрессии и тоски по покою, и я в порядке. Торчать я бросил сам, без помощи врачей и чудо-психолога. Взял и бросил, как будто никогда и не пробовал, а дома покинуло желание видеть всех прежних друзей. Так я и попал в Москву на ПМЖ.

Помню свой переезд почти поминутно, с перрона Павелецкого вокзала. Когда я вышел из вагона, меня встречал белый-пребелый снег, большими хлопьями падая на землю. Я остановился и поднял глаза наверх, как меня почти сшиб с ног мужик и вместо извинений сказал: «Что ты замер? Или снег первый раз видишь?». Я и вправду замер, смотрел, как снежинки кружатся, падая на перрон, и превращаются в грязное месиво. Со всей толпой я не спустился в метро, а вышел на улицу, мне хотелось потрогать снег. За спиной полупустой рюкзак и полпачки сигарет не создавали мне дискомфорта. Навстречу шли люди и не обращали внимания на красоту, они поголовно торопились и подгоняли детей, которые, как и я, наслаждались моментом. Эти псевдовзрослые больше раздражались, люди-нелюди в общем. Я шел не торопясь, рукой собирая снег со скамеек, лепил снежки и встречал новую жизнь. Это уже потом, где-то через пару лет я стал, как все: быстро в метро, потом бегом домой, снег-грязь, солнце-жара и вонь пота в метро.

В Москве я не употреблял ничего запрещенного и не поддерживал связи с прежними знакомыми. Привыкать не пришлось, бессонница не покидала меня и тут, видимо, по привычке. Вспомнил Эдварда Нортона и бойцовский клуб. Хороший город – серый, суетной, где всем все до фонаря.

Повспоминав немного прошлое, я двинул домой, в надежде, что усну. Дома, как всегда, холодно, темно и одиноко до одури. Когда я включил свет, меня встретила моя кошка, Сандра, вислоухая шотландка. Вальяжно, с присущей ей наглостью, она шла к миске. Это не та кошка, которая ждет и трется о ноги хозяина, мурча, как трактор. Этой на меня все равно, не я ее завел, а она меня. Каждый раз я чувствовал ее превосходство, когда она, поев, проходила мимо, не издавая ни звука благодарности. Войдя в свою единственную комнату, я был в очередной раз унижен этим зверем. Она лежала на моей подушке, растянувшись во всю свою кошачью длину.

«Хорошо, Сандра, я тогда на полу спать буду, если ты не против» – сказал я ей. Но она никак не отреагировала на мои слова. Я вернулся на кухню и, сев на подоконник, курил, глядя на фонарь. С ним мы не раз провожали последний автобус, а иногда и встречали первый. Так, глядя на него, я замечал, как сменялись время года.

Живу я один из-за своей внутренней замкнутости, долго не могу с кем-то жить, кроме Сандры, она моя спутница даже в отпуске. Есть еще Юлька, но мы больше старые знакомые, хотя порой мне кажется, что это мое мнение, а не ее. Внутренняя замкнутость – это хорошо только в фильмах о гениях, а в жизни все не так. Ты раздражителен, вечные депрессии, угнетенные чувства – это только начало. Бывает, неделю сидишь в углу комнаты, потеряв всю связь с миром, не ешь, не пьешь (я не про алкоголь), только одно желание – сдохнуть. Я бы даже сказал, ты ждешь этого как спасения и, если есть хоть один человек, с кем можно помолчать вслух, то это счастье. В один из таких дней я и застрелился.