Люди такие разные. Записки газетчика - страница 14

— Так кто же настоящий убийца? – задал я вопрос Константину Сергеевичу.

— Люди Берии, — ответил он после некоторой паузы.

У него были все основания так думать. Уже после войны, где сын Есенина получил три ранения, его пригласили в НКВД. Следователь интересовался судьбой архива Мейерхольда, который дети Есенина спрятали на даче в Балашихе.

— И вдруг, — рассказывал Константин Сергеевич, — он вынимает из кармана портсигар. Я его сразу узнал — он принадлежал отчиму, Мейерхольду, и был куплен им вместе с табакеркой. Не знаю: случайно это было сделано или специально. Скорее всего, специально, чтобы показать могущество НКВД и вынудить меня указать, где находится архив отчима.

Впрочем, во всесильности карательных органов дети Есенина убедились значительно раньше. Их выселили из просторной квартиры в Брюсовом переулке, а в ней прописались одна из бесчисленных любовниц Берии, 18-летняя Вардо Максимилишвили и его личный шофёр.

Я до сих пор удивляюсь, почему Константин Сергеевич откровенничал с нами. Наверное, что-то располагало в нас, и это было приятно.

Потом мы ещё дважды (уже без Славы) встречались с Константином Есениным, переписывались. Он умер в 1986 году. Ну а тайна смерти Зинаиды Райх по-прежнему остается тайной. У чекистов много тайн, которые не поддаются расшифровке.

Позже я работал в редакции заводского радиовещания. Она находилась в здании заводоуправления и была оснащена хорошим по тем временам оборудованием. Имелся портативный магнитофон и неплохой микшерский пульт. А секретарь комитета комсомола химкомбината, Валера Галиндабаев (бурят по национальности), сказал мне однажды:

– Слушай, ведь твою аппаратуру спиртом промывать надо. Сходи к секретарю парткома, попроси, чтобы он написал соответствующую бумагу. А за мою подсказку будешь меня опохмелять, если нужда такая возникнет.

Я пошёл к секретарю парткома, фамилия которого была Балин. Он выдал нужную бумагу. И я получал ежемесячно по две трехлитровых банки спирта.

Но этого количества для промывки аппаратуры все равно не хватало. Утром ко мне тянулись страждущие со всего заводоуправления. Каждому из них тоже требовалось промывание. Несмотря на то, что я заблаговременно включал табло, где высвечивались слова «Тихо! Идет запись», начинали недуром ломиться в дверь. И я вынужден был открывать…

Однажды я, закончив запись передачи, не стёр предыдущую – обычно нужно было воссоздать тишину на 1—2 минуты. И вышло так: после слов «Вы слушали передачу редакции радиовещания Невинномысского химического комбината, всего доброго, товарищи!» раздался как бы пронзительный истерический крик – там была другая запись, и певец как раз взял высокую ноту. Потешались надо мной долго. Особенно Галиндабаев.

Но я ему все-таки отомстил. Как-то на заседании комитета комсомола, где я присутствовал, не было кворума. Ждали опоздавших и трепались обо всём понемногу. Речь зашла и об экстрасенсах. И я не утерпел, говорю: ничего тут сложного нет, могу это продемонстрировать.

Мне, понятно, не верят. Но я уверен в себе. Предлагаю написать на бумажке названия двух пород обезьян, прочитать первую, а вторую я угадаю.