Лютовой сразу почувствовал облегчение, было такое ощущение, как будто у него там никакой раны нет. Он удивлённо смотрел на Загляду.
– Да у тебя волшебные руки, ведьмочка! – воскликнул княжич, – я боли совсем не чувствую.
– Там ещё краснота осталась, надобно ишшо раз повязку поменять.
Чем больше Загляда смотрела на Лютовоя, тем больше её поражала его красота. Чёрные ровные брови ярко оттеняли зелень глаз, в каждой его черточке, в каждом мягком волоске таился особый свет. Загляде хотелось смотреть на него без конца. Она удивлялась, почему она раньше этого не замечала. Она даже забыла, что собиралась наложить на рану, свежую повязку с заживляющей мазью.
– Эй! Ведьмочка! Ты не забыла, что я лежу тут перед тобой полуголый?
Она хлопнула длинными ресницами, подняла на него глаза и улыбнулась, как-то беспомощно и недоумённо, словно сама себе удивлялась, потом резко развернулась и выбежала из ложницы княжича. Лютовой проводил её взглядом и улыбнулся ей вслед. Княгиня подошла к постели сына и, взяв оставленные Заглядой мази, сама наложила ему свежую повязку.
– Хорошая девушка, жаль безродная, – сказала со вздохом княгиня. Лютовой ничего ей не ответил, он в мечтах уже назначал Загляде свидание.
На дворе вовсю хозяйничала весна, совсем недолго осталось до Русальей недели, а там и Велик‒день Купалы. К празднику кудесница Неграда собралась вызвать дух княжича Светловоя, которого давно хотела заполучить себе. Ради него она и пила постоянно молодящее зелье и пока он был жив, она видела, как он смотрит на неё, но только решила его приблизить и уже приворотное зелье сварила, но он погиб на ловах. И теперь она вызвала его дух, но не придумала, в кого его вселить и вот произошло первое убийство. Поселение Искоростень ожило от зимней спячки. В лесу раздались весёлые птичьи трели, из нор повылезала мелкая живность. Ночи пока ещё были тёмные и длинные, только Стрибог следил за ветрами, которые носились над полями, следя за вешними водами, чтобы они не заливали пашни, которые уже ждали орало, чтобы принять зерно и вырастить богатое жито людям.
В поселении все спали, лишь в одной хижине, в лесной чаще, через задвижку на окне в щель слабо пробивался свет от лучины. На краю поляны, под раскидистым кустом вербы, опираясь на посох, стоял кудесник Горазд. Он наблюдал за хижиной. Его кожух был расстёгнут, ночи уже были тёплые. Он вспоминал те времена, когда впервые увидел Неграду. С тех пор прошло много лет, её красота и до сих пор сводящая всех мужчин с ума не поблекла, а с годами приобрела красоту зрелой женщины. Для кудесника не было секретом, каким образом сохраняется её красота. Она достигла самых высот в знаниях составления и приготовления зелий на все случаи жизни. У Горазда тоже наступили времена, когда тело стало его подводить, требуя всё новых и новых наговорённых настоев. Он, тяжело вздохнув, прошептал: «Эх, Неграда-Неграда! Ты же знала, что нельзя нарушать установленные шабашем строгие запреты. Нельзя вызывать упокоенных из Навьего Мира, иначе между мирами может появиться разрыв, и тада всяка нежить полезет на свет божий».
Неграда нарушила этот закон. Ведьмак долго ждал и надеялся, что кудесница образумится, но этого не случилось, и теперь он пришёл, чтобы её наказать за самовольство. Она ничего не боялась в стремлении получить власть над людьми. Ведьмак, уставший от её проделок, вынес ей приговор.
